Опавшие красные листья плывут по размытому отражению солнца на поверхности темной воды.
— Поздравляю, — произносится на голландском, — с повышением, директор де Зут.
«Встречи никак не избежать». Якоб поворачивается лицом к убийце Огавы и похитителю Орито.
— Доброе утро, Владыка-настоятель, — отвечает он на голландском, чувствуя, как прижимается к ребрам свиточный футляр из кизилового дерева. Длинный тонкий выступ, должно быть, заметен на левой стороне.
Эномото поворачивается к Гото:
— Тебя наверняка заинтересуют некоторые картины в коридоре.
Гото кланяется:
— Владыка-настоятель, правила Гильдии переводчиков запрещают…
— Ты забываешь, кто я. Я прощаю только один раз.
Гото смотрит на Якоба, Якоб кивком соглашается.
Он старается чуть развернуться, чтобы скрыть футляр.
Один из молчаливых слуг Эномото сопровождает Гото, другой остается неподалеку.
— Голландский директор проявил смелость против корабля, — Эномото с удовольствием практикует голландский. — Новости путешествуют по всей Японии, даже сейчас.
Якоб может только думать о Двенадцати догмах ордена Ширануи. «Когда члены ордена умирают, — думает Якоб, — разве не открывается всем фальшь догм? Разве Богиня — не просто безжизненный деревянный чурбан? Разве все страдания сестер и утопленные младенцы не становятся тогда напрасными?»
Эномото хмурится, словно прислушивается к дальним голосам.
— Впервые увидев вас в Зале шестидесяти циновок год тому назад, я подумал…
Белая бабочка медленно пролетает совсем близко от лица Якоба.
— …я подумал: «Странно: он иностранец, но чем‑то нас тянет друг к другу. Понимаете?»
— Я помню тот день, — подтверждает Якоб, — но никакой тяги не почувствовал.
Эномото улыбается, как улыбнулся бы взрослый неумелому вранью ребенка.
— Когда господин Грот говорит: «Де Зут продает ртуть», — я думаю: «Вот оно: общее».
Черноголовая птица наблюдает с полыхающего красным цветом дерева.
— И я покупаю ртуть, но при этом думаю: «Взаимосвязь остается. Странно».
Якоб гадает, как страдал Огава Узаемон перед смертью.
— Затем я слышу: «Господин де Зут сделал предложение Аибагаве Орито». И думаю: «О — о-о — о!»
Якоб не может скрыть изумления. Листья на воде крутятся, очень медленно.
«Как вы… — и он думает: — Этим я только подтверждаю его слова».
— Ханзабуро выглядит очень глупым, поэтому он очень хороший шпион.
На плечи Якоба словно навалили камней. Болит спина.
Он видит, как Ханзабуро вырывает страницу из его тетради…
«…и та страница, — думает Якоб, — проходит перед чередой похотливых глаз».
— Что вы делаете с монахинями в вашем храме? Почему вы должны… — Якоб едва успевает остановиться, не выболтать то, что знал аколит Джирицу. — Почему вы украли ее, когда человек вашего положения может выбрать кого угодно?
— У нас с ней тоже есть что‑то общее. Вы, я, она. Приятный треугольник…
«И есть четвертый угол, — думает Якоб, — имя ему Огава Узаемон».
— …а сейчас она всем довольна, — Эномото переходит на японский язык. — В Нагасаки она занималась важным делом, но ее миссия на Ширануи еще более важна. Она служит феоду Киога. Она служит Богине. Она служит моему ордену. — Он снисходительно улыбается, видя бессилие Якоба. — Я теперь понимаю. Наше общее — это не ртуть. Нашим общим была Орито.
Белая бабочка пролетает совсем близко от лица Эномото.
Рука настоятеля описывает круг над бабочкой…
…и она падает, безжизненная, как бумажный лист, в темную воду.
Мажордом Томине видит голландца и настоятеля и останавл и вается.
— Теперь нас более не тянет друг к другу, директор де Зут. Наслаждайтесь долгой — долгой жизнью.
Тонкие бумажные шторы закрывают прекрасный вид на Нагасаки, придавая комнате Последней Хризантемы почти траурную атмосферу, у Якоба ощущение, будто он в тихой часовне на шумной улице родного города. Розовые и оранжевые цветы в вазе наполовину выцвели от штор. Якоб и Гото становятся на колени на маты лишайникового цвета перед магистратом. «За эти два дня, — думает Якоб, — он постарел на пять лет».
— Так любезно со стороны голландского директора посетить нас в такое… заполненное неотложными делами время.
— Уважаемый магистрат, несомненно, занят делами ничуть не меньше. — Голландец просит Гото отблагодарить магистрата надлежащим официальным языком за поддержку во время недавнего кризиса.
Гото успешно переводит: Якоб узнает слово — кризис.
— Иностранные корабли, — отвечает магистрат, — заходили в наши воды до этого. Рано или поздно, их пушки должны были заговорить. «Феб» стал нашим учителем, и в следующий раз… — он резко вдыхает, — …слуги сегуна будут лучше подготовлены. Ваш «понтонный мост» указан в моем отчете для Эдо. Но сейчас судьба не оказалась столь благосклонна ко мне.
Накрахмаленный воротник царапает шею Якоба.
— Я наблюдал за вами вчера, — говорит магистрат, — на Сторожевой башне.
— Благодарю вас за… — Якоб не уверен, как ответить, — …за ваше беспокойство.
— Я подумал о Фаэтоне, вокруг которого летали молнии и гремел гром.
— К счастью для меня, англичане целились не так хорошо, как Зевс.
Широяма открывает свой веер и вновь складывает его.
— Вы боялись?
— Я хотел бы сказать, «нет», но, честно говоря… никогда раньше не испытывал такого страха.
— И все же, имея возможность убежать, вы остались на посту.
«Но не после второго залпа, — думает он. — Лестница- то обрушилась».
— Мой дядя, который заменил мне отца, всегда ругал меня за… — он просит Гото перевести слово «упрямство».
Снаружи бамбук покачивается под морским бризом. Шорох такой печальный.
Взгляд Широямы цепляется за выпуклость от футляра на одежде Якоба…
…но говорит магистрат о другом:
— Мой отчет для Эдо должен ответить на один вопрос.
— Если я смогу помочь, ваша честь, с превеликим удовольствием.
— Почему англичане уплыли до того, как полностью разрушили Дэдзиму?
— Та же загадка мучила меня всю ночь, ваша честь.
— Вы, должно быть, видели, как они заряжали свои пушки на квартердеке.
Якоб просит Гото объяснить, что пушки годятся для пробивания больших дыр в кораблях и стенах, а карронады — для пробивания малых дыр во множестве людей.
