Злой рок опять подстерег японского посла в Вашингтоне. 16 октября под давлением сил, жаждущих войны, пало правительство Коноэ. На смену ему пришел новый кабинет во главе с воинственным генералом Хидэки Тодзио. Он был полон решимости начать войну против США. 5 ноября на императорской конференции под давлением генерала был принят план боевых действий против американцев. Первые удары предполагалось нанести по военно-морским базам на Тихом океане.
Хэлл, словно почувствовав грозящую опасность, повел себя более жестко. Переговоры больше напоминали бег на месте — из них ушел дух взаимопонимания и доверия. Номуру понадобилось недюжинное актерское мастерство, чтобы хоть как-то сохранить отношения с госсекретарем. После каждой встречи в Госдепе он возвращался в посольство как выжатый лимон и надолго забирался в ванную. Вместе с водой, казалось, уходили и горы лжи, что он нагородил Хэллу.
15 ноября в Вашингтон прибыл личный представитель нового министра иностранных дел — Сабуро Курусу. Его появление и телеграмма самого министра Того, в которой он настаивал на активизации переговоров с целью нормализации отношений, возродили в Номуру надежду на благополучный исход миссии. На самом деле визит Курусу в Вашингтон оказался тонкой дымовой завесой. Об этом в Токио знал узкий круг лиц из Тайного совета, принявших на заседании в дайхонъэй, в Ставке, окончательное решение — вступить в войну с США.
Истинный смысл миссии Курусу, от которого за версту несло фашистским духом, стал ясен Номуре после нескольких минут беседы. Его иллюзии рассеялись — посланец министра Того приехал в Вашингтон с одной только целью: потянуть время. Поэтому Курусу ничего другого не оставалось, как подыгрывать ему. Состоявшаяся на следующий день встреча в Госдепе изрядно потрепала им нервы. Хэлл проявил поразительную проницательность и не дал водить себя за нос. Все заверения японцев о мирных намерениях императора разбивались о железную логику фактов, которыми сыпал госсекретарь. Для него не была тайной концентрация военно-морских сил Японии на южном направлении. Заблуждались американцы только в одном — в конечной цели. Они полагали, что удар будет нанесен по Борнео и Тайланду, а не по США. Курусу понадобились огромное самообладание и мастерское лицедейство, чтобы сохранить приличную мину при плохой игре. Встреча закончилась тем, что Хэлл категорически отказался от продолжения переговоров.
В посольство японские дипломаты возвратились ни с чем, и Номуру охватили дурные предчувствия. Вскоре они подтвердились. 26 ноября в его кабинете раздался звонок. Звонили из Госдепа и в категоричной форме потребовали прибыть на встречу с госсекретарем. Хэлл принял его и Курусу необычайно холодно. На этот раз он не стал слушать их объяснений о действиях японских вооруженных сил в Индокитае и дал понять: США не намерены больше мириться с агрессивными устремлениями Японии. Подтверждением его слов стала ультимативная по своему характеру нота протеста. Даже если бы она состояла только из одного пункта, то и его хватило, чтобы распалить воинственный пыл адмиралов и генералов кабинета Тодзио.
Рузвельт требовал невозможного: правительство Японии должно вывести из Китая и Индокитая все военные, военно-морские, военно-воздушные и полицейские силы. Президент и Хэлл больше не хотели слушать ни одного слова завравшихся японских дипломатов.
Но не столько характер ноты, а сколько поразительная осведомленность Хэлла о маневрах флота Японии насторожили и крайне встревожили Курусу и Номуру. Эту их тревогу серьезно восприняли в Токио, и, опасаясь, что американцы каким-то образом пронюхали о готовящемся нападении на базы США в Тихом океане, император Хирохито и премьер Тодзио перешли к активным действиям.
27 ноября ударное соединение военно-морских сил Японии в составе двух линейных кораблей, трех крейсеров, девяти эскадренных миноносцев и шести авианосцев с 360 самолетами на борту скрытно покинуло базу на острове Итуруп и взяло курс на юг. В режиме абсолютного радиомолчания эскадра адмирала Нагумо подкрадывалась к своей цели.
6 декабря британская воздушная разведка обнаружила японские военные корабли в Сиамском проливе. В тот же день премьер Черчилль срочной телеграммой известил об этом президента Рузвельта. Тот не стал медлить и вечером направил экстренное личное послание императору Хирохито. В нем президент предлагал незамедлительно приступить к поиску путей мирного разрешения кризиса и предупреждал о непредсказуемых последствиях для Японии в случае нанесения удара ее вооруженными силами по Юго-Восточной Азии.
В Вашингтоне и Лондоне, несмотря на чудеса «Магии», все еще надеялись, что японцы не отважатся развязать крупномасштабную войну на Тихом океане. Маневры ее военно-морской эскадры Рузвельт и Черчилль расценивали как подготовку к нанесению удара по Таиланду и, возможно, Малайе. Даже дешифровальщики из ВМС США, день и ночь дежурившие у «Магии», не могли ничем помочь. Шифрованное послание из Токио было отправлено Номуре и Курусу лишь тогда, когда эскадра Нагумо сосредоточилась вблизи американской военно-морской базы Пёрл-Харбор для нанесения по ней удара.
Развязка неумолимо приближалась. Посол Номура, находясь за тысячи миль от Пёрл-Харбора, каждой клеточкой своего тела ощущал, как среди свинцовых волн Тихого океана рождается ужасающий тайфун, который сметет с лица земли всех, кто его породил.
Ветер тревожно загудел в трубе камина. Огонь, потрескивавший поленьями, взметнулся яркими языками пламени и зловещими всполохами озарил стены кабинета и безжизненное лицо посла. Он, как завороженный, смотрел на игру пламени, в котором, словно в дьявольской пляске, извивались и корчились фигуры императора Хирохито, генерала Тодзио и адмирала Нагано.
Стук в дверь и шум шагов заставили Номуру встрепенуться. В кабинет ворвался Курусу. В его подрагивающей руке извивалась, подобно пойманной змее, бумажная лента. По взволнованному лицу спецпредставителя Того без слов можно было догадаться, с чем он пожаловал.
«Значит, война…», — обречено подумал Номура.
— Кисисабуро, это свершилось! Да помогут нам души великих предков! — радостно воскликнул Курусу и положил перед ним срочную радиограмму из Токио.
В ней за подписью Того подтверждалось кодовое сообщение «Ветры» и предписывалось: 7 декабря 1941 г., в 13.00 ему, послу Номуре, вручить госсекретарю Хэллу ноту, в которой японская сторона отклоняла последние предложения американской стороны и прерывала переговоры де-факто.
Номура потухшим взглядом прошелся по тексту и печально произнес:
— Значит, большая война?
— А что, прикажешь и дальше бить поклоны перед этими зажравшимися янки? — вспыхнул Курусу.
— Сабуро, воевать против всего мира — это самоубийство!
— Какого мира? Против Сталина, Рузвельта и Черчилля? Они только и ждут того, чтобы вцепиться друг другу в глотку!
— Глубокое заблуждение! Гитлер объединил их, и пока он жив, нам придется воевать на два фронта, — стоял на своем Номуру.
— Гитлер? Он их всех переживет и не сегодня, так завтра возьмет Москву.
— А как же сегодняшнее наступление русских под Москвой?
