Едва рассвело, Будый отправился на поиски. Увидел неподалеку озеро и заводь, а еще берега в куге. В самый раз для крыши избы. Возвращался довольный — на хорошее место напали: он, Будый, на заводи колья забьет, плетни к ним привяжет для захода рыбы…
Так рассуждая, выбрался на поляну. Осмотрелся, заметил избу, а навстречу ему старик направляется. Рассказал ему Будый о своих бедах, а тот в ответ: ты ли один такой?
И поведал он Будыю, что живут они здесь с сыном и старухой вот уже третье лето, а на той неделе непременно помогут Будыю и избу поставить, и рожь посеять.
Однажды Будый набрел на борть, добрую медом. Сытые пчелы беззлобны. Брал Будый мед по справедливости, срезал часть сот так, чтобы оставалось пчелам на зиму и борть к следующей весне не вымерла. Целый туесок меда набрал.
Потом Будый поставил на озере невод, брал рыбу, сушил с Аксиньей грибы, пока морозы не настали и снег не выпал.
* * *
Весна выдалась ранняя, слякотная, с частыми дождями и быстрым таянием снега. Зазеленели деревья, поднялась трава, и ощетинилась рожь.
И снова радуется Будый всходам. Хоть и малое поле засеял он — насколько зерна хватило, однако на семена значительную часть оставит.
Так планировали они с Аксиньей. Как-нибудь протянут.
В то самое время, когда Будый радовался весне, из Переяславля-Залесского выехал великий князь Дмитрий с десятком гридней. Направлялся он в Ростовский удел по просьбе Ростовского епископа Игнатия. Писал тот в своей грамоте, что снова ростовские князья не в мире живут, его, епископа, не чтут и надобно князю Дмитрию унять их…
Ехал Дмитрий в Ростов, что на Неро, чавкала под копытами грязь, и через дссяток верст князь свернул к лесу, где, как ему казалось, земля была не слишком разбита. Но в лесу хлестали мокрые ветки, цеплялись за корзно, и князю приходилось то и дело изворачиваться. Он вертел головой, прикрывал рукавицей глаза. Следом за Дмитрием тянулись гридни. Они молчали, похрустывал под копытами валежник, да пофыркивали, встряхивались кони.
Воздух был сырой и холодный, редко вскрикивали птицы, постукивал по сухостою дятел. Неожиданно на весь лес всполошно затрещала сорока, предупреждая о появлении людей.
Экая неугомонная птица, — усмехнулся князь, — человека за версту слышит.
Вспомнилось, как еще в детстве, сколько сороку ни отгоняли, она продолжала надоедать своими скрежещущими криками.
Время перевалило за полдень, когда князь выехал на поляну с пробившейся рожью. В стороне стояла изба, крытая кугой. Остановил Дмитрий коня, осмотрелся. Из избы вышел мужик в нагольном стареньком кожушке, поклонился. Узнал князя: сколько раз видьтвал его в Псреяславле-Залесском.
Дмитрий хмуро повел бровью:
Почто ты, смерд, в лесу пристанище себе нашел? А может, хоронишься от тиуна боярского, на чьих землях живешь?
Будый поглядел князю в глаза. Хотел было рассказать, какие обиды претерпел от тиуна, как смерды от бояр и ордынских счетчиков по лесам пристанища ищут, а Дмитрий вновь ему вопрос задал:
Молчишь, смерд?
Тут Будый голову вскинул:
Не хоронюсь я и люду обид не чинил. В лесу живу оттого, что многих бед натерпелся.
Коли твоя совесть перед Богом и людьми чиста, то и не таись. И от тиуна и ордынского счетчика не схоронишься.
Тронул князь коня, а Будый в избу вошел, сказал Аксинье:
Не ведаю: ждать ли, покуда хлеб соберем, аль сызнова в бега удариться?
Доколе нам, Будый, места искать, авось запамятует князь…
* * *
Возвращаясь из Ростова Великого, князь Дмитрий заночевал в деревне. Отроки внесли охапку соломы, положили ее на земляной пол, а сверху набросили холстину. Князь улегся, но сон не брал его. От сидения в седле болела поясница, и Дмитрий ворочался с боку на бок. Сказывались беспокойные, наполненные тревогами годы. В Ростове ему стало известно, что в Ярославле побывал городецкий князь. О чем Андрей и Федор сговаривались, Дмитрий не ведал, но, верно, не о добром. Так почто, собравшись на Переяславском озере, братья обещали жить в мире, чтить память отца?.. Снова Андрей не может жить без коварства… Но вот наступил тот миг, когда Дмитрия охватила сладкая истома, и он не запомнил, как прикрыл глаза и сон сморил его. Что привиделось ему, он не мог вспомнить, потому как проснулся — все тело огнем горело. Догадался: клопы загрызли.
Поднялся, вышел во двор. Глотнул свежего воздуха. Серело. Под навесом, возле коней, бодрствовали гридни. В стороне копенка сена, а у колодца несколько гридней у костра отогревались. Искры от огня роем взлетали в небо, на лету гасли.
Князь прилег у копенки сена. Догорали звезды. Сено хоть и прошлого укоса, а пахло луговым разнотравьем.
И вновь глаза Дмитрия уперлись в небо. Оставшиеся звезды перемаргивались, будто о своем безмолвно вели речь. Старый гридин как-то сказывал, что звезды — души умерших. Какая же из них душа Александра Невского?
Каким он был в жизни? Отец часто уезжал в Орду, дома его не видели годами. Хотел жить по справедливости, а всегда ли это удавалось? Когда татарские переписчики ввели на Руси подушную перепись, новгородцы взбунтовались и Невский призвал их не накликать на город беды. Это ему, Александру Невскому, принадлежат слова: «Граждане Великого Новгорода, настанет час, когда встряхнется народ русский!»
Дмитрий ждал, когда же такое случится. Словам отца он верил, но когда же произойдет это? Эвон, брат Андрей ездил в Сарай, к Тохте, он, Дмитрий, — к Ногаю…
И еще спрашивал Дмитрий: почему великое княжение отец завещал ему? Оно внесло разлад между братьями…
С такими мыслями князь пребывал в дреме. И привиделся ему Александр Невский, будто он строго спрашивает:
«Я на тебя, Дмитрий, Русь оставил, а вы с Андреем ее терзаете, аки звери ненасытные. Ко всему татар в распри втягиваете… Я, сыне, покоя жду… Устал я в волнениях… Господи, будет ли покой на земле Русской?..»
И вздохнул, да так ясно, что Дмитрий пробудился, подумал: «А сон ли это, не стоял ли отец рядом?..»
Гридни засуетились, загомонили. Боярин из старших дружинников сказал отроку:
Княжьего коня вычисти, извалялся. Да зажгите факелы!
Воины надевали кольчужные рубахи, подпоясывались саблями. Отрок помог облачиться князю, подвел коня и придержал стремя.
Затрубил рожок, вперед выехал гридин с княжеской хоругвью, и отряд тронулся.
* * *
Не слишком желал ярославский князь встречаться со своим тестем, ханом Ногаем, и, когда согласился на предложение
городецкого князя, все оттягивал отъезд. Однако, прослышав, что великий князь Дмитрий вмешался в свару ростовских князей, Федор Ростиславич заметил возмущенно:
Сегодня он к Борисовичам в душу полез, завтра ко мне заявится. Уж-таки доведется к хану ехать…
