Да уж не на кумыс. Коли до осени не накинулись, то надобно ждать будущего лета, когда конь татарский откормится.
Я с тобой согласен.
Княже, почто бы Федору на тебя недовольство таить?
Городецкого князя происки, я так думаю.
Я-то мыслил, притих Андрей.
Дай-то Бог!
Воевода потоптался, не решаясь сказать, но Дмитрий спросил:
Что еще, Ростислав?
Слышал, тверской князь Михаил женится на Ксении?
Какой Ксении? Уж не Бориса ли Ростовского дочь?
Она самая.
Видел ее, будучи в Ростове. Она с сестрой Анастасией, когда та еще женой Андрея не была, обедню в храме стояли.
Воевода откашлялся в кулак.
Еще чего, Ростислав?
Мыслится мне, княже, не стало великой княгини Апраксии, а жизнь-то продолжается.
Ты это к чему?
Я вот сказываю: может, и тебе, княже, жену в хоромы ввести?
Дмитрий удивленно посмотрел на воеводу:
Эко тебя, Ростислав, поперло. Да жена-то мне к чему? Не молод я годами, не жеребенок-стригунок, какой в табуне взбрыкивает. А на потеху люду стоять под венцом? Нет, Ростислав. Меня иные мысли гложут. Пора мне покоя в келье искать.
Воевода отшатнулся:
Пустая речь твоя, княже. Начал за здравие, а кончил за упокой. Вон о кознях Федора Ярославского заговорил, так и думай, как бы козней его поберечься…
Усмехнулся Дмитрий:
Твоя правда, нам княжьи распри покоя не дают. Как-то во сне явился ко мне отец, Александр Ярославич, и спросил: «К чему ты, сыне, за великий стол держишься?» Вот я, воевода, и думаю: к чему? Княжить бы мне ноне в Переяславле-Залесском, заводить сети в Плещсевом озере. Поди, помнишь, Ростислав, какая там рыба ловится?
Воевода рассмеялся:
Наша переяславльская сельдь всем сельдям рыба. Особенно соленая. А свежая в пироге подовом.
Вот видишь, а ты спрашиваешь, отчего на покой!
Разговор изменился:
Не Зейнаб ли потянула Федора к Ногаю? Не взыграла ли в ней кровь татарская?
Погодим, княже, чем все обернется…
Ушел Ростислав, а князь Дмитрий вспомнил сказанное им о женитьбе. Как можно без любви жениться? Древние мудрецы утверждали, что влечение мужчины к женщине — это поиск двух частей единого, и коли такое сыскивается, то это и есть настоящая любовь.
Вздохнул, промолвил:
Апраксия, Апраксия, может, ты и была второй половиной?
* * *
Зима ворвалась в степь холодными дождями, редкими согревами на скудном солнце, и снова непогода, наползали тучи, и следовали унылые дни.
Волновались на ветру седые ковыли, переливались неспокойным морем.
Дожди сменились заморозками, особенно в ночи, срывался снег. А вскоре он укрыл степь белым покровом.
Вышел князь Федор из своего шатра, долго смотрел, как ложились снежинки на землю, на редкие кустарники. Запахнув подбитый мехом корзно, поежился, подумал: сидеть ему в Ногайской Орде до тепла. И вспомнились леса ярославские, Волга, посад, спускающийся к самой воде. Терема боярские и хоромы, стены городские и башни…
За войлочным шатром погода бесновалась, выла волчьей стаей, сыпала колючей порошей. Присядет ярославский князь к жаровне, погреет руки, а тело коченеет. Князю бы в хоромы да к печи, где щедро горят березовые дрова, и дух плывет по всем палатам, а поленья потрескивают.
Он представлял, как стряпуха достает из большой печи, с жара, пирог с белугой. И тесто напиталось жиром…
Когда начались морозы, Ногай перенес свой шатер в урочище, где меньше гуляет ветер. Хаи знает всю свою орду, всех старшин, темников и тысячников. Но первому зову Ногая они явятся, и у каждого воина будет сабля, лук, колчан со стрелами, а у некоторых копья с крючьями, какими татарин вырывает противника из седла.
Воины имеют при себе боевые тоиорики и пропитанные нефтью стрелы. Зажигательные стрелы они пускают на осажденный город.
Передовой отряд орды защищен кожаными панцирями, а лошади — войлочными попонами.
Ногай верит в непобедимость своих воинов, потому как водил ту мены в поход. Они пошли за ним, когда он провозгласил себя ханом Ногайской Орды.
Зимой орда отдыхает от набегов. Кони, сбившись в табуны, бродят по степи, выбивая копытами из-под снега скудный корм. А воины живут воспоминаниями о прошлых набегах…
На самом краю урочища шатер князя Федора и просторная юрта его гридней. В мороз и вьюгу волки подходят к их жилью, не опасаются, усаживаются в кружок и, задрав морды, заунывно воют.
Их отгоняют криками и ударами в бубны, но вскоре они возвращаются и продолжают выть. Волки опасны для табунов. Они наводят страх на лошадей, и когда табуи срывается и уходит от этого воя, волки преследуют его, пока не отобьют самую заморенную или больную лошадь.
У ярославского князя в шатре караульный гридин, факелами он заставляет волчью стаю отойти…
На рассвете старый татарин приносит вареную конину и бурдюк с кумысом. Зейнаб довольна: это ее пища с детских лет. Просыпаясь на кошме, она съедает кусок конины, пьет кумыс и удивляется, отчего князь Федор морщится.
После еды Зейнаб, свернув ноги калачиком, греется у жаровни с углями, и ей видится кочевая кибитка, в какой прошло ее детство, и скачущие воины. Они свирепо гикают и визжат. Десятки тысяч покорителей вселенной, воинов ее отца…
Все это было до той поры, когда ее привезли в жены ярославскому князю Федору. В том лесном краю Зейнаб страдала по степи, по кибитке и долго привыкала к жизни в палатах. Князь приучил ее ходить в деревянную церковь, отбивать поклоны, ее крестили в православную веру, но она так и не привыкла к новому имени, оставаясь той же Зейнаб.
Оказавшись в Орде, она в страхе думала, что настанет час, когда им с князем Федором придется покинуть вежу и скакать на Русь. Такое случится, когда кони отъедятся на первых травах.
* * *
Не давала покоя великому князю мысль: ужели князь Андрей подбил Федора Ярославского отправиться к Ногаю? Думал, откликнется городецкий князь на его грамоту, намеревался послать в Городец гонца, да раздумал. Решил сам поехать к брату, в очи ему заглянуть. И так ему, Дмитрию, хотелось принять за истину заверения городецкого князя, что не добивается он владимирского стола. Утверждал ведь, что они сыновья Александра Невского и обязаны исполнять отцовский завет, чтить его…
Далеко за городом Андрей встретил Дмитрия. Обнялись, прослезились. Худой, рослый Дмитрий на полголовы выше коренастого Андрея. У обоих бороды в серебре. У Дмитрия лицо желтое, морщинами изрезанное, Андрей одутловат, на брата смотрит из-под бровей. Выезжая из Городца, Андрей велел встречать великого князя колокольным звоном. Пусть Дмитрий верит в искренность заверений городецкого князя.
