— Здорово, — улыбнулся Кмитич, — у всех рождаются мальчики!
— Это потому что война, — грустно посмотрела в глаза Кмитича Елена, погладив его по волосам, — Бог возвращает часть утерянных душ.
— Ну, да ничего, — улыбнулся ей Кмитич, — пока сын Винцента говорить научится, думаю, мы московитов разгромим, и хлопец проживет более счастливую и мирную жизнь в отличие от нас. Как и мой сын, как и твои дети…
При слове «дети» Елена нахмурилась.
— Тут Хованский обещал объявиться, — резко поменял тему Кмитич, — лично мне мстить собрался. Не слышно о нем?
— Пока нет. Царь, кажется, готовит большой поход на Польскую Русь, мстить казакам за Конотоп собрался.
— Знаю. Поэтому Пац на юг и двигает.
— А ты?
— Пока Хованский не объявился, пойду с Пацем, а потом…
— Не старайся лично поквитаться с Хованским, — перебила Елена Кмитича, вновь как-то холодно вглянув в его глаза, — тщетно. Его ты все равно не убъешь.
— Откуда ты знаешь? Вновь твое колдовство? — Кмитич приподнялся на руке, сверху вниз глядя на Елену.
— Не важно, — усмехнулась она, — говорю тебе, что ваш с ним поединок, схватка двух непобедимых хищников, не закончится кровью ни твоей лично, ни самого Хованского. Его убьешь не ты.
— А кто? — глаза Кмитича расширились.
— Его убьют свои.
— За что? За то, что меня не одолеет? Как Шейна?
— Нет, не из-за тебя, но кто сказать я тебе не могу. Знаю только то, что сказала.
Они лежали под жаркими лучами майского солнца, нежась в свежей траве и запахе полевых цветов, счастливые, но разговаривали уже не о любви, а о войне.
— Жаль, — вздохнул Кмитич, — хорошо с тобой, но мне уже скоро собираться надо. Говоришь, пленные у тебя в отряде сидят? Это что-то новенькое.
— Убить рука не подымается. Молодые еще совсем хлопцы, мордвины все. По-русски только один немного говорит. Я прикинула: им же, поди, по девять и десять лет было, когда мы с тобой в Смоленске отбивались…
Кмитич стоял, заткнув руки за пояс и внимательно осматривал пленных. В простой бесхитростной одежде пехотинцев, в лаптях перед ним стояло восемь молодых и высоких светлоглазых румяных парней, лет не старше восемнадцати. «Так, убить их — грех на душу брать. И в самом деле, не каратели же они!» — думал оршанский полковник.
— Никто сопротивления из них особо не оказывал. Подняли руки и сдались, — говорила Елена, стоя рядом.
— Кто из вас говорит по-русски? — обратился к пленным Кмитич.
— Я, пан господин, — подал голос курносый веснушчатый парень, на вид, кстати, самый младший из всех.
— Переведи своим хлопцам следующее, — сказал Кмитич, важно расхаживая перед строем напугано глядящих на него пленных, — у вас один шанс вернуться домой. Нужно остаться в лагере и помогать партизанам выгнать царскую армию из нашей страны. Чем быстрее мы и вы это сделаем, тем быстрее вас отпустят домой. Освободить вас сейчас мы не можем, сами понимаете. Кто из вас сам ненавидит царя, а таковые имеются, я знаю, милости прошу в мою хоругвь. Я еду в армию польного гетмана Речи Посполитой, чтобы громить царские войска по всей нашей земле.
Курносый с веснушками перевел. Парни что-то быстро и живо стали обсуждать на своем птичьем языке, но говорили не долго.
— Мы согласны, пан господин, — поклонившись сказал переводчик, — вот есть двое, Иван и Фаркан, которые хотят с вами пойти, остальные будут партизанам помогать.
— Вот и славно, — улыбнулся Кмитич, и обратившись к Елене, добавил:
— А ты не знала, что с ними делать…
И повернувшись к ротмистру Сороке, улыбаясь крикнул:
— Принимай пополнение, ротмистр!
Сорока скривился, но больше деланно, и шутки ради заметил:
— Так ведь они не пьют, не курят и песен наших не поют!
— Научишь! А то, что не курят, то всем у них учиться! — приказал Кмитич, и литвины весело рассмеялись.
Глава 5 В кольце интриг
В то жаркое лето, кажется, любовь захватила всю Литву, пользуясь тем, что война притихла, словно побитый старый пес. Пока ошеломленный Кмитич целовал губы Елены, его друг Михал получил сразу два приглашения на свадьбу, которые его немало удивили и обрадовали. Первому приглашению — Богуслава — Михал был особенно рад. Наконец-то пришло благословение от папы римского на брак его любимого кузена и бывшей юношеской любви самого Михала Анны Марии! Второе приглашение прислал старый добрый друг и боевой товарищ Ян Собесский. Русский Галицкий князь, после того, как его возлюбленная Марысенька овдовела, год ждал окончания траура, но потом и сам ушел на целый год громить казаков на Волыне и в Укрании. Теперь же Ян вернулся и приглашал на свадьбу Михала. Эти два события казались Михалу почти чудом, и на этом фоне он совершенно позабыл про недавние обиды и разочарования из-за поль-ной булавы. Правда, если Собесский венчался очень скоро, в мае, то Богуслав решил не пороть горячку и ожаниться после летнего поста, осенью, в ноябре, перед постом рождественским.
Свадьба Собесского проходила в том же самом заброшенном замке под Варшавой, что ночью так напугал Михала, и где он познакомился со своей будущей женой. Правда, сейчас, не то потому, что был день, не то потому, что замок немного прибрали, мрачным он Михалу не показался. Несвижский князь обратил внимание, что ржавое кольцо на дверях почищено до блеска, а все вокруг тщательно подметено… Марысенька оказалась маленькой молодой женщиной, выглядевшей еще меньше на фоне высокого жениха. Красавицей ее трудно было назвать, но ее большие, почти детские голубые глаза придавали д’Аркьен некий подкупающий шарм, как и ее безупречный французский вкус в одежде. Война, впрочем, сказалась на достатке Собесских. Свадьба, пусть на нее и были приглашены король с королевой, прошла куда как скромнее, чем у первого мужа Марии д’Аркьен Яна Замойского, героически погибшего два года назад.
Во время вяселля Михал улучил момент, чтобы по душам поговорить со своим счастливым другом. Он в кратце рассказал ему об их с Богуславом плане сделать его, Яна, королем Польши и Великим князем Литвы.
— Не знал, братко, что ты будешь так обо мне заботиться, — растрогался до слез Собесский. Михал покраснел. «Эх, если бы я все мог рассказать тебе!» Смущение и стыд перед Собесским Михала были настолько сильными, что он решил хотя бы чуть-чуть раскрыться своему другу:
— Тут доброе дело для всех нас. И для Литвы в большей степени. Ты ведь человек русский, тебе русские земли не чужие, в отличие от Яна Казимира и его Марии. Твоя кандидатура всех устроит. Нас с Богуславом особенно. И Русь, и Польшу, и Литву тоже устроит.
— Поляки не захотят, — замахал своими медового цвета волосами. Собесский, — они ревнуют нас.
— Ну, почему же? Ягайло ведь короновали!
