– Други! Встанем дружно! Вдарим, браты!
– Перун за нас! – крикнул Злат.
– Перун! На ворога! Вдарим! Русь! – раздалось тягучее эхо множества голосов, поддержавших клич Мечеслава. И ударили, и пошли, продвигаясь вперед шаг за шагом, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, и вот уже собралась сила многих в единую силу, и одолела она другую, потеснила, поломала, смяла и погнала далее. Стойко бились иверийские и армянские воины, но вынуждены были отступить. К самому лагерю отошло войско Варды Фоки и, перестроившись, ощетинилось копьями. Здесь оба войска снова встали друг против друга. В рядах мятежников гремело:
– Фока! Фока! Варда! Варда Фока!
Мечеслав увидел, как из лагеря выехал всадник на белом коне, в пурпурном плаще и золоченых доспехах. Его сопровождали телохранители, молодые стройные иверы и немногочисленная свита. Это был Варда Фока, о котором Мечеслав уже столько слышал еще в то время, когда он вместе с войском руссов, посланных князем Владимиром, добирался до Царьграда. Вот Варда остановился и, прикрываясь ладонью от солнца, стал всматриваться в порядки противостоящего войска. К нему подскакал один из сопровождавших его вельмож и стал о чем-то говорить, указывая в сторону, где находился базилевс. Узурпатор обернулся к своей свите, что-то прокричал, к нему тотчас подбежал слуга в белой тунике, наполнил кубок жидкостью из амфоры и подал его. Варда Фока отпил и вернул кубок слуге.
– Василий! Василий! Базилевс! – раздались возгласы в рядах войск императора. На пустое место, разделявшее два войска, выехал Василий, чуть позади гарцевал на коне его брат Константин.
Фока, завидев Василия, выхватил меч и устремился к базилевсу, пытаясь принудить его к единоборству, от чего тот, по всему было видно, не собирался отказываться. Фока, понукая коня, мчался все быстрее и быстрее. Умелый всадник, прекрасно владеющий навыками верховой езды, в пурпурном плаще и на белом скакуне представлял собой красочное зрелище. Смотрящим на него со стороны казалось, будто и не всадник это вовсе, а летящая в свете солнечных лучей сказочная белая птица с красными крыльями. И вот тогда, когда до осуществления мечты, к которой он стремился долгие годы, оставалось совсем немного, и уже различим был ненавистный лик его заклятого врага, Фока вдруг завалился на бок и рухнул с коня.
– Стрелою его, что ли? – спросил у Мечеслава Злат.
– А! А-а-а-а! – возликовало войско базилевса и ринулось в бой. Двинулись вперед и руссы. Последнее, что успел заметить Мечеслав, это небольшую кучку воинов у тела Варды Фоки, пытающихся то ли защитить, то ли унести с поля сражения труп своего бывшего властелина. Остальное же войско, видя его гибель, в панике покидало поле битвы. Больше Мечеслав ничего не успел рассмотреть, вихрь боя увлек его за собой. Он уклонялся, рубил, закрывался щитом, отбивал удары, крушил, толкал, колол, резал, не думая ни о чем и полностью отдавшись кровавой работе. В шаге от него варяг Орм без шлема с всклокоченными рыжими волосами и бородой, крутя над головой своим огромным боевым топором, раз за разом с выдохом и рычанием опускал его на вражеские щиты, шлемы, головы, тела. Его лицо, искаженное гримасой ярости с бешено вращающимися глазами и открытым ртом, показалось Мечеславу безумным, сейчас он был похож на берсерка. Вдруг среди сражающихся впереди воинов Мечеслав увидел Злата, пытающегося, как ему показалось, поразить топором Стефана, стоящего к нему спиной, но в следующий миг Стефан, споткнувшись о лежавший на земле труп, упал, на его месте появился копьеносец Фоки. Положение Стефана казалось безнадежным, Мечеслав рванулся на помощь, но в этот миг секира Злата опустилась на голову врага. Стефан был спасен. Мечеслав тут же забыл о нем, пошел дальше, защищаясь и нападая, но вскоре понял, что перед ним только спины бегущих в панике вражеских воинов, пытающихся спастись от настигающей их смерти. Остановившись, он посмотрел себе под ноги. На земле лежал пожилой армянский воин. Нагрудный доспех его был пробит, из раны сочилась кровь. Армянин прикрывал грудь маленьким окровавленным крестом, в его глазах читалась готовность принять смерть и слабая искра надежды. Мечеслав опустил занесенный для удара меч и, перешагнув через воина, побежал дальше. Он бежал и чувствовал, что ступает по телам мертвым и еще живым, спотыкаясь об них, скользя ногами в лужах крови. Страшные картины преследовали молодого славянина: вот отрубленная голова русса, вот юноша-ивериец, сраженный стрелой, норманн с раздробленным черепом, смуглолицый грек с перерезанным горлом. Картины одна страшнее другой сменяли друг друга. А Мечеслав все бежал и бежал вперед и уже не для того, чтобы настигнуть врага, не для того, чтобы завладеть добычей, а для того, чтобы поскорее покинуть это кровавое месиво, это поле боя, полное трупов, стонов и боли.
Потом он сидел на зеленой молодой траве, согретой теплым солнцем, и смотрел на парящего в небе орла, ждущего возможности полакомиться человечиной, того самого, чей клекот оглашал небо перед началом сражения. И не было этой вольной птице никакого дела и заботы до того, что творится внизу у людей, до их войн и кровавых сражений, до судеб государств и простых смертных.
«Вот оно, небо, – думал молодой воин, – вот трава, земля, море. Как много места и изобилия дадено человеку, только работай – и вознагражден будешь за труды свои. Но почему? Почему люди кидаются друг на друга, как звери хищные? Почему убивают друг друга, творят насилие? Почему так сильна в человеке жажда власти, обогащения, убийства? Почему на этом поле лежат люди, которые никогда не знали друг друга, никогда, ничем не изобидели и не сделали друг другу худого? Почему люди, не испытывающие вражды, бьются до смерти за то, что кто-то делит эту самую власть? Почему? Почему думы мои об этом? А может, прав Орм, я воин и должен не думать, а воевать?»
– Ты чего это рассиживаешься? – прервал горькие мысли Мечеслава подошедший к нему Злат. – Поспешай! В стан вражий иди, там добра да рухляди всякой видимо-невидимо, да и на поле добычи достаточно! Вставай, торопись, под лежачий камень вода не течет! От так ты! А я-то иду, глядь, ты посиживаешь, вот и подумал: не иначе Мечеслав столько добра добыл, что донесть не в силах. Я уж было хотел помочь, – сказал Злат, присаживаясь к Мечеславу. – Вот смотри, сколь всего раздобыл, покуда ты в мураве сидел, – приговаривал Злат, раскладывая перед собой добычу. На траву легли: рог для питья, окованный в серебро, небольшой сосуд для благовоний, украшенный каменьями и с крышечкой в виде позолоченной головы девушки в диадеме. Среди трофеев Злата оказались бронзовая статуэтка одного из римских императоров, нательный крестик, маленькая иконка-образок изумительной работы и красоты, шлем с забралом в виде лица мужчины с посеребренными усами и бровями.
– Глянь, – сказал Злат, подвигая поближе к Мечеславу шлем, почти до половины наполненный кольцами, перстнями, фибулами, византийскими монетами – кератиями, фоллами, милиариссиями, среди которых были даже две номисмы, сверкающие на солнце золотом. Были в нем и старые римские и греческие монеты, по соседству с ними лежали эйриры, денарии, гривны, дирхемы, а также деньги других неведомых земель и государств.
– Когда на Русь возвернусь, стану купцом, а может, и боярином. А Мечеслав? – проговорил, смеясь, Злат, толкая Мечеслава кулаком в плечо.
