– Вот теперь будет на ком возить урожай винограда, – сказал Мечеслав. – Пойдемте, отпразднуем мое возвращение и выздоровление, – добавил он.
Некоторое время спустя Мечеслав, Минодора, Мануш и старый Георгий уже сидели за столом, на котором стояли вино, фрукты и яства, привезенные Мечеславом из города. Георгий рассказывал о том, как они с Мечеславом добирались до города, об услышанных там новостях и увиденных знакомых, о ценах, чрезмерных налогах и корыстолюбивых и наглых практорах, их собирающих. Минодора в свою очередь поведала, что произошло в селении, пока их не было. Мануш и Мечеслав, слушая разговоры, бросали друг на друга быстрые взгляды. Их глаза, излучающие радость, так и тянулись друг к другу, им казалось, что они не виделись вечность. Вдоволь наговорившись, старик Георгий встал, взял чашу, наполненную вином, и сказал:
– Я хочу выпить эту чашу вина за человека, сидящего передо мной. Я знаю его совсем недолго, но понял, что это хороший, смелый и добрый человек, – и, хитро прищурив глаза, отчего морщин на его и без того морщинистом лице стало еще больше, добавил: – Не кажется ли тебе, дорогая Минодора, что этим двум голубкам надо быть вместе?
Лицо Мануш покраснело, она встала из-за стола, выбежала во двор. Мечеслав в смущении опустил голову. Минодора с укором посмотрела на старика.
– Эх, опять я, старый осел, что-то не то сказал. Вечно я куда-то влезаю вперед всех. Одни несчастья на мою глупую старую голову. То я пошел с корзиной фруктов встречать агарян, думая, что это конные лучники базилевса, за что и был награжден плетью по спине, то ударил по голове своего давнего друга, старого Мардария, из-за чего он долго на меня обижался, и вот опять! Вот так со мной всю жизнь, любезная соседка! – говорил огорченно старик.
– Выпей вина, Георгий, и присаживайся. На все воля Божья! – сказала Минодора. Вздохнула и, посмотрев на Мечеслава, добавила: – Иди, Мечеслав, позови Мануш к столу.
Мечеслав вышел во двор.
– Мануш! Мануш, где ты!? – раздался в наступающей ночи его окрик. Темный двор ответил молчанием. Мечеслав осмотрелся. Зоркий взгляд опытного воина уловил едва заметное движение. Она стояла в глубине двора, прижавшись спиной к стволу фруктового дерева, вышедшая из-за тучи луна осветила ее. Мечеслав подошел к девушке, наклонился к ней и коснулся губами ее прохладного лба. Мануш слегка отстранилась, подняла на него свои завораживающие глаза. Ее дыхание стало частым, грудь вздымалась, выдавая биение сердца. Мечеслав нежно обнял ее. Мануш, отдаваясь чувствам, преклонила голову к его плечу. Он потерся щекой об ее волосы, вдыхая их запах, а затем, чуть отстранив от себя, поцеловал в щеку.
– Пойдем, матушка зовет тебя, – сказал Мечеслав, не в силах двинуться с места и оторвать взгляда от глаз девушки.
Всю ночь чувства, переполнявшие его, не давали уснуть. Думы о Мануш, о том, что будет дальше, и вопрос: «А правильно ли я поступаю, позволяя своей любви вырваться наружу?» – мучили Мечеслава. Лишь под утро сон одолел его. Ему приснилось, будто, подняв вверх подаренный князем Владимиром меч, мчится он на своем коне. С ним, словно оберегая его, скачут Орм, Сахаман, Злат, Рагнар, Стефан, Торопша. Топот конских копыт и крик множества голосов сливаются в один общий гул, превращая скачущих воинов в одно целое. Бег коня становится все стремительней, ветер свистит в ушах Мечеслава. Враг уже близко, появляется зудящее чувство нетерпения, нервная дрожь, сердце колотится перед схваткой. Но все меняется, когда лавина, состоящая из коней и людей, сталкивается с такой же лавиной врагов. Начинается сеча, исчезают дрожь, нетерпение, бешеное биение сердца, забывается все, все мысли и чувства, вся жизнь, остается только одно – выстоять и победить. Шум боя оглушает его, перед ним враги – один, второй, третий, он рубит, раз за разом опуская меч на головы врагов. Чувствуя опасность, он оборачивается. Занесенный над ним меч со сверкающим на солнце лезвием готов опуститься, чтобы поразить его. Он бросает свое тело в сторону, пытаясь избежать смерти, но удар по голове заставляет его проснуться.
Сверкающий солнечный луч, похожий на лезвие меча, бил ему в глаза, возвещая о наступлении утра.
«И здесь не дает покоя война проклятая!» – подумал Мечеслав и, потирая ушибленную во сне голову, неприязненно глянул на стену, явившуюся причиной этого удара.
На следующий день начался сбор винограда, зрелые грозди которого, казалось, вобрали в себя тепло и свет солнечных лучей. Мечеславу нравились эти сочные, сладкие, приятные на вкус ягоды, из которых изготавливалось изумительное вино и которые не произрастали в его родных местах. День проходил в трудах, Мануш и Минодора собирали виноград в большие корзины, а окрепший после болезни и ранений Мечеслав грузил их на ослика и отвозил к дому. За все время, прошедшее после его приезда из города, Мануш, кроме обязательных приветствий, не перемолвилась с ним ни единым словом и ни разу не подошла к нему. Тревожные мысли не давали Мечеславу покоя:
«Неужели все завершается, так и не начавшись? Неужели не люб я ей? Почему не подходит она ко мне, не молвит слова, не ведет речей? Знать, не глянулся и не нужен я ей! Но почему в очах ее была любовь, почему льнула она ко мне!? Почудилось ли мне? Может, иная причина ее немилости ко мне? Но что мог я содеять, чтобы огорчить ее? А может, дело в Минодоре, запретившей ей быть со мной? Нет, пора мне уходить, пора! Вот помогу с виноградом и покину этот дом!» – решил он. Взяв наполненную виноградом корзину, Мечеслав понес ее к ослику.
– Мечеслав! – окликнул его тихий голос Мануш. Поставил корзину на землю, неторопливо обернулся. Девушка подошла к нему. Глянув в ее глаза, он понял все, в них было столько любви и нежности, что не надо было слов и объяснений. Обняв Мануш, Мечеслав почувствовал биение ее сердца, напоминающее трепыхание маленькой беспомощной птахи. Девушка, подняв лицо, посмотрела на него снизу вверх. Мечеслав покрыл поцелуями ее лицо, ему казалось, что он задохнется от счастья.
«Люб я ей! Люб!» – непрестанно стучала в его голове одна и та же мысль.
– Ма-а-ну-уш! – раздался неподалеку голос Минодоры. Мануш отпрянула от Мечеслава.
– Сегодня вечером на скале у реки! – тихо сказала она и побежала на зов Минодоры.
К вечеру первый урожай винограда был собран. Жители селения выставили на улицу столы, уставленные вином, закусками и фруктами. Праздник сбора урожая справляли с песнями, музыкой, танцами. Люди, уставшие от войны, разорения, неурожаев и голода, радовались жизни. Утомившаяся за день Минодора, немного посидев со всеми, рано пошла спать, Мечеслав и Мануш остались на празднике. Мечеслав, сидевший за столом подле Георгия, заметил, как Мануш покинула веселящуюся толпу сельчан, попрощался со стариком и оставил застолье.
Красное светило медленно уходило на покой, прячась за горы, которые на его фоне виделись черными. Такой же черной казалась и нависшая над бурлящей горной речкой скала, на вершине которой стояла Мануш. Мечеслав подошел к ней и, убрав прядь волос с ее лба, посмотрел в глаза, а она приложила его ладонь к своей щеке.
– Мануш, любая моя! – прошептал Мечеслав и, склонившись, рывком поднял ее на руки. – Милая моя, солнышко мое ясное, – сказал он на русском, прижимая ее к груди. Девушка не знала слов, но понимала, о чем они, ведь когда говорят о любви, это понятно всем, на каком бы языке слова ни произносились. Мануш смотрела ему в глаза нежным взором, смеясь и плача, слезинки, стекая по ее щекам, падали ему на грудь. Любовь к Мануш, переполнявшая Мечеслава, вырвалась наружу:
