Конское ржание, раздавшееся за забором, прервало его мысли.
«Видать, вновь ромей наведался! Не даст мне покоя этот посланец стратига!» – подумал Мечеслав, направляясь к воротам. Выйдя со двора, он увидел двух всадников. Один из них спрыгнул с коня. Воин снял шлем, по его могучим плечам, словно вспыхнувшее пламя, рассыпались длинные, начинающие седеть огненно-рыжие волосы.
– Орм! – воскликнул Мечеслав и бросился обнимать друга.
– Вижу я, ты не только жив, брат, но и здоров, как медведь! – смеясь и хлопая Мечеслава по плечам, сказал Орм. К ним подошел Злат и, поприветствовав Мечеслава, сказал:
– Не худое, как я погляжу, у тебя здесь житье!
– Не жалуюсь, – ответил радостный Мечеслав. – Заходите в дом, браты, заводите коней во двор, я их напою и корма дам. Добрые, погляжу, у вас кони, не иначе сам базилевс вам их даровал.
– А мы и сами с усами, можем коня, а то и пару себе приобресть. Слава базилевсу, мошна наша не пустеет, – ответил Злат.
Друзья сидели за столом, на который Мечеслав поставил кувшин с прохладным вином и нарезанный крупными ломтями свежий сыр. Он счастливо поглядывал на товарищей, радуясь встрече. Орм, держа в руке чашу, вел свой рассказ:
– Многое было, многое, бились мы с агарянами в Сирии, брали Эмису, были в Киликии и Антиохии, а ныне вот мимо этих мест идем. Велено базилевсом захватить владения иверийского правителя Верхнего Тайка. Сам-то Давид Куропалат, сказывают, помер, а земли свои завещал Василию. Вот мы к тебе и отпросились проведать, жив ли, здоров ли? Видим, здоров. Сбирайся в путь-дорогу, рать догонять будем! – закончил Орм свою речь.
– А что же не молвил ты о том, что полутысяча воев теперь под твоей рукой? Скоро Орм у нас патрикием ромейским станет! – сообщил Злат.
– Да угомонись ты, – недовольно сказал Орм.
– Рад за тебя, брат. А где Торопша? – спросил Мечеслав.
– Поранен был агарянами, не ведаем, выжил ли. Лекаря его вместе с другими ранеными в Селевкию отправили, – ответил Злат.
В это время дверь отворилась, и в комнату вошли Минодора и побледневшая при виде гостей Мануш.
– Здравствовать тебе, хозяюшка, долгие лета! Спасибо тебе за брата моего названого, за то, что не дала ты ему помереть! Дай бог тебе всяческих благ! – произнес Орм, вставая из-за стола и кланяясь Минодоре. То же сделал и Злат.
– Вот, прими от нас за доброту твою! – сказал варяг, протягивая женщине кошель с монетами.
– Не надо! – сказала Минодора. – То Господом Богом нашим завещано ближнему помогать, а монеты в храм отдай или больным, калекам да нищим раздай, – и, глянув на Мечеслава, продолжила: – Ты что же гостей так встречаешь, они проголодались, а на столе почти ничего нет! Сейчас я подам.
Мечеслав, подойдя к Минодоре и Мануш, с грустью в голосе сказал:
– Завтра утром я уезжаю. Если останусь жив, то через год обязательно вернусь и возьму в жены Мануш, чего бы мне это ни стоило! – Орм и Злат удивленно переглянулись. – И еще хочу поблагодарить тебя, матушка, за все, что ты для меня сделала! – Мечеслав взял и поцеловал руку Минодоры, Мануш, закрыв лицо ладонями, выбежала во двор.
– Иди к ней, – проговорила дрогнувшим голосом Минодора. Мечеслав выбежал следом за Мануш. – Что же вы стоите? Присаживайтесь к столу, – сказала Минодора, обращаясь к Орму и Злату.
Рано утром, лишь только первые солнечные лучи пронзили темное небо, Орм и Злат уже были на конях. Мечеслав осторожно, стараясь не потревожить сон спящей, подошел к Мануш, убрал прядь черных вьющихся волос с ее лица, нежно поцеловал ее висок и вышел из дома. Попрощавшись с Минодорой, вышедшей проводить друзей, Мечеслав вскочил на коня.
Всадники стали медленно отъезжать от дома. Они были уже на окраине селения, когда до них донесся крик Мануш. Мечеслав оглянулся. Мануш, простоволосая, босоногая, бежала за ними. Ком подступил к горлу Мечеслава, повернув коня, он поскакал назад. Мануш остановилась, в глазах ее стояли слезы. Мечеслав спрыгнул с коня и крепко обнял ее. Он был не в силах заставить себя разомкнуть объятия, понимая, что если не уедет сейчас, то не сможет сделать этого никогда. Но зная, что уезжать необходимо ради их будущего счастья, Мечеслав решился. Обхватил лицо девушки ладонями, поцеловал в губы и, отстранив от себя, взлетел на коня.
– Иди домой! Слышишь? Иди! Не мучай меня! Я люблю тебя! Люблю! – Конь под Мечеславом нетерпеливо бил копытом о землю. – Ты жди меня! Я вернусь! Слышишь, вернусь! – крикнул Мечеслав и помчал в сторону ожидающих его друзей. Он скакал все быстрее и быстрее, стараясь хоть как-то заглушить горечь. Ему вспомнилось, как расставались Сахаман и Аяна, и чем кончилось это для них. Тоска еще больше наполнила его сердце мучительной болью.
– Зачем возвращался? Плохая то примета, – сказал Злат.
– Вот язык-то змеиный! Чего балясничаешь! – зло оборвал его Орм.
Всадники, переходя с трусцы на рысь, прибавили ходу и уже вечером нагнали войско базилевса.
* * *
День заканчивался, солнце, отдавая людям свое последнее тепло, уходило на покой. Византийское войско, состоявшее из греков, исавров, руссов, армян, варягов, иллирийцев, англов, сирийцев и выходцев из других народов, после трудного и утомительного похода расположилось на отдых недалеко от Феодосиополя. В походном лагере кипела особенная жизнь. Раздавались команды, крики, смех, разноязыкая речь, стук топоров, дымили костры, доставались припасы, готовилась пища, наполняя воздух дразнящими запахами. Мечеслав сидел у костра, когда со стороны реки к нему подошел обнаженный по пояс Орм. Обтерев рубахой покрытые веснушками мощные плечи, фыркая от удовольствия, он начал мотать головой. Мелкие брызги полетели во все стороны, срываясь с его длинных волос.
– Вот водяной! Не тряс бы главою, костер потушишь, – сказал ему Мечеслав.
– А я и есть водяной, на воде в драккаре родился. Ты бы сам окунулся, а то в пыли весь, водица-то ой как хороша.
– И то верно, пойду да заодно и воды принесу, а то Злат запропастился, не иначе как опять пошел чего-нибудь добывать, – сказал Мечеслав, вставая.
– Погоди, брат! – остановил его Орм и, оглянувшись по сторонам, продолжил: – Прав оказался Сахаман. Не зря недолюбливал он Златобора, видать, чуял в нем недоброе. Не друг он нам, а пес ромейский, аспида мы меж собой пригрели. Я и ранее примечал, что часто он ромеев навещает, чуть что, в дело и без дела – у них шляется по стану. Но то не всё! Подошел ко мне недавно старик, невольник ромейский, из славян, уличей, Людимом его кличут, и поведал о том, что служит наш Златобор тайно господину его и за службу ту монетами плату берет.
– Вот переметчик подлый! – возмущенно произнес Мечеслав.
– И я про то. Пришел же старик ко мне неспроста, а от обиды горькой. Пнул подлый Златобор его ради забавы, да его же, славянина, и псом обозвал. А старик этот еще с князем Святославом в походы хаживал, под Преславом был ранен, ромеями в полон взят и продан. Пришел ко мне заступу искать, сказал об измене Златобора и просил из неволи его выкупить, чтобы мог он на родной земле помереть. Обещал я ему помочь, а пока указал слушать, о чем недруги будут молвить и что замышлять. Так вот, господина того старика Леонтием величают. – Мечеслав, услыхав знакомое имя, насторожился и глянул на Орма, и варяг, уловив его взгляд, подтвердил: – Вот и я, брат, думаю – не тот ли это Леонтий, что дружен был с купцом Смидом, которого я в Царьграде, если помнишь, зарезал?
