Монах неторопливо подошел к ложу Мечеслава, присел на скамью.
– Как чувствуешь себя, сын мой? – спросил он.
– Боль в ногах терзает меня, святой отец, но воину ли бояться боли, – ответил русс.
– Как твое имя, воин? – вновь задал вопрос монах.
– Я бывший наемный воин базилевса, имя мое Мечеслав, а родом я из Руси.
– Так ты славянин! Мой отец тоже был из славян, пришедших на Пелопоннес, заселивших обширные земли и постепенно смешавшихся с греческим населением. Так что я тоже могу изъясняться на славянских языках.
– Это хорошо, отче, – произнес Мечеслав.
– Меня зови отец Дионисий. Мне бы очень хотелось, чтобы ты рассказал мне о Руси, я собираюсь отправиться в эти далекие земли. Ваш кесарь Владимир принял со своим народом христианство и возводит на своей земле православные храмы.
– И мои думы о том, как на родину вернуться, – тихо сказал Мечеслав.
– Что ж, бог даст, может, вместе в путь отправимся. А пока будем лечить тебя до полного выздоровления.
– Благодарю вас за доброту вашу!
– Нет, это я и вся наша братия монастырская благодарим тебя, храбрый воин, что заступился за нас. Везли мы в монастырь дары, святыни и припасы съестные, да напали на нас злодеи, и быть бы нам убитыми и ограбленными, если бы не появился ты, сын мой. Возрадовались мы при виде избавителя. Как святой Георгий, налетел ты на них и стал сокрушать грешников, при этом никого не убивая. Когда же с коня тебя сбили, вспомнил я молодость, когда был комесом и командовал бандоном в войске императора, призвал братьев – монахов, что со мной были, – и с божьей помощью одолели мы злодеев. – Монах перекрестился. – Тебя же, сын мой, с одеждой, доспехами и конями доставили мы в наш монастырь, вот только коня твоего с поклажей, того, что ты к дереву у скалы привязал, чуть не оставили. Думали мы, что ты на одном коне, на вороном, а как отъезжать стали, заржал второй, тут его и обнаружили, – добродушно улыбаясь, сказал Дионисий.
– Еще раз благодарю вас и братию вашу! – сказал Мечеслав.
– Благодари Господа Бога нашего! – Перекрестившись, монах спросил: – Вижу, нет креста на тебе, ты не христианин?
– Нет, отец Дионисий, не христианин, но за долгие годы, проведенные на службе у базилевса, стал я склоняться к вере православной. Веру в своих богов я утерял, и лежит тяжесть на сердце моем, и думы мои вразброд, пустота во мне, усталость, оттого хочу я креститься и веру христианскую принять. В ней ищу спасения, очищения и избавления от грехов своих, от крови человеческой, мною пролитой!
– Это правильно, сын мой. Знать, сам Господь Бог направил тебя на путь истинный.
– Во многом разуверился я, отец Дионисий, и лишь одно радует меня, что возвращаюсь я к невесте своей, к Мануш, мысли эти и любовь к ней согревают сердце мое! Одна беда, сосватана она, да и веры христианской, а я же язычник некрещеный! Святой отец, а не могли бы вы помочь мне в этом и крестить меня? – с жаром спросил Мечеслав. – Научите меня, расскажите о боге вашем, потому как не могу я, бога не познав, веру принять!
– Стремление твое похвально, мысли твои правильны, а потому буду я рассказывать тебе о боге, о вере нашей, о заповедях, гласящих: не убей, не укради, не прелюбодействуй, а всего их десять. Поведаю я тебе, сын мой, о Сотворении мира, о рождении Христа, о муках его, воскрешении и о многом другом. И если прорастет семя веры нашей в душе твоей, то примешь ты ее, пройдешь обряд крещения и станешь христианином православным! Ну а пока я пойду, не буду утомлять тебя речами своими. Если что-то тебе понадобится, стучи мне, я в соседней келье, – сказал Дионисий. Он встал и вышел, тихо притворив за собой дверь. Мечеслав посмотрел ему вслед, а затем перевел взгляд на икону. Слабость вновь одолела его, веки сомкнулись, и он уснул сном измученного невзгодами человека.
* * *
Три долгих месяца провел Мечеслав в монастыре, залечивал раны, помогал монахам в их каждодневных трудах, познавал через общение с ними новую для него веру, принятую им здесь же, в монастырском храме. И здесь, в этой тихой уединенной обители, расположенной в живописной горной местности, обретал он душевное спокойствие. И впору было бы ему остаться в монастыре навсегда, но все чаще и настойчивее стали сниться ему Мануш, Минодора, отец, мать, Красава и родные леса. Все чаще доставал он из торбы радимичский рушничок. Звала его непрестанно любовь, оставленная им в далеком горном селении. И вот теперь, излечившись телесно и духовно, познав Бога и приняв православие, распрощавшись с братией монастырской, с игуменом и отцом Дионисием, ехал он туда, куда звало его сердце. Застоявшиеся кони резво скакали по дороге. Мечеслав взглянул вперед. Там, на возвышенности, виднелось селение, где ждала его Мануш, которую не видел он, почитай, год. Сердце Мечеслава колотилось в груди, дыхание перехватывало в предвкушении предстоящей встречи.
«Господи, как хочется увидеть ее глаза, услышать голос, обнять, прижать к себе», – думал Мечеслав, глядя на приютившиеся у горы домики и представляя свою встречу с Мануш. Хлестнул коня плеткой, принуждая его мчаться к селению еще быстрее. Подъехав к знакомому дому, ввел коней во двор, привязал их к одному из деревьев. Преодолевая волнение, подошел к двери и отворил ее. Минодора в темной одежде сидела на скамье и что-то вышивала на куске ткани. Услышав скрип двери, она подняла глаза, но во взгляде ее Мечеслав не увидел радости, которая переполняла его, и сердце сжалось. Поздоровавшись, он подошел к женщине и дрогнувшим голосом спросил:
– Что с Мануш, где она?
– Нет больше Мануш, – сказала Минодора, закрывая лицо ладонями. Кусок ткани, выпавший из ее рук, скользнув по коленям, упал на пол.
– Почему нет? Что? Что случилось, матушка Минодора?!
– Нет ее больше, и в этом наша с тобой вина! – сказала Минодора. Отняв ладони от лица, она с укором посмотрела в глаза Мечеславу. – Мор был у нас. Говорят, из Сирии пришла болезнь эта, многие умерли – и работница-рабыня, что на твои деньги куплена, и старик Мардарий со своею старухой, и моя Мануш… – на глазах Минодоры появились слезы. Она отвернулась от Мечеслава и продолжила свой горестный рассказ:
– Не смогла я спасти ее, слаба она была после родов. – Мечеслав, пораженный горем, не сразу понял, о чем говорит Минодора. – Ребенка вашего я спасла, а вот ее не сумела. Немало бедняжке стерпеть пришлось: и стыд, и разлуку, и мою брань, и укоры соседей, но не захотела она избавиться от ребенка, зачатого с тобой. Селяне не опозорили ее только из благодарности ко мне, я долгие годы лечила их и их детей от болезней. Мануш все это время ждала тебя, до последнего вздоха своего ждала. Верила, что вернешься, в бреду имя твое повторяла, да так и умерла. А перед смертью крестик тебе передала, соседа нашего Георгия за ним в город посылала. Просила тебя веру христианскую принять, чтобы могли вы с ней на том свете встретиться и вместе быть! – Минодора встала и направилась в соседнюю комнату.
Мечеслав остался на время один со своим горем, ком подкатил к горлу, и только шаги возвращающейся Минодоры не позволили ему дать волю скорби. Вернулась Минодора с маленькой шкатулкой. Поставила ее на стол, открыла и, вынув серебряный крестик, протянула его Мечеславу. Взяв распятие, Мечеслав сжал его в ладони, сел на скамью, уронил голову на стол и зарыдал горько, безутешно. Вдруг раздался громкий детский плач. Мечеслав поднял мокрое от слез лицо. Минодора ушла и вскоре появилась, держа в руках сверток. Она неторопливо подошла к Мечеславу, сердце в его груди учащенно забилось. Женщина осторожно протянула ему сверток.
