— Что ж ты, Петрович, не сказал, что лося взяли?
— Вашбродь, да забыл сказать. Не это главное, пойдёмте дальше. Казачки сейчас перекусят — и вниз, мясо таскать будут, мы как раз к этому времени управимся, здесь с версту, не боле. Петров, останешься, дождёшься нас с господином капитаном, свеженинки поджарь, мы скоро, — отдал он распоряжение, проходя чуть в стороне от бивака. — Здесь пойдём, сподручнее. — Он махнул рукой в сторону и увлёк за собой капитана.
Через полчаса, изрядно наломав ноги по скалистому, довольно крутому склону, они вышли к скале, слегка нависающей над огромным валуном, лежащим у её подножия.
— Здеся! — сказал сотник, устало опускаясь на камень. Папахой он вытирал пот, градом катившийся по лицу.
Капитан внимательно посмотрел на скалу, и сросшиеся чёрные брови изогнулись в недоумении.
— Что здеся, Петрович? — с некоторой иронией и недовольством спросил капитан.
— Во, то оно и есть. Главное, в пяти шагах, а не видать. Я сам нечаянно наткнулся, слава богу. Зайдите за камень, вашбродь.
Капитан, с недоверием взглянув ещё раз на скалу, медленно шагнул к ней, огибая валун. Через секунду он исчез за камнем, а ещё минуту спустя появился оттуда с сияющей улыбкой на лице.
— Ну, Петрович! Ну, молодец! Это ж надо, да просто лучше места и придумать нельзя. Какая пещера! Целая танцевальная зала, а, Петрович? Ну, молодец! — Капитан искренне радовался такой удаче и готов был расцеловать своего сотника.
Тот, улыбаясь, был доволен собой, ценил он похвалы своего капитана, всю войну прошёл за ним и знал его и в бою, и на привале, уважал. И сейчас радовался вместе с ним, понимая, что нашлось решение той непростой задачи, которую нёс на себе капитан Павлов.
— Что ж, отлично, прорубаем сюда тропу, поднимаем лошадьми груз, переносим всё в пещеру, заваливаем, маскируем вход и уходим. Дня за два управимся, Петрович?
— Думаю, управимся, но попотеть придётся. А сейчас на свеженинку, господин капитан! А? Аппетит появился?
— Пошли, Петрович. Эх, в лагере бутылка мадеры осталась. Берёг до случая, а сейчас бы не мешало.
— Дак я сейчас мигом!
— Нет, Петрович, отставить, далеко. Отдохни, сделаем дело, вот тогда и гульнём!
Они быстро спускались по склону к горевшему костру, где оставшийся казак доглядывал за большими ломтями мяса, томившегося на углях.
— Как раз поспело, вашбродь, сидайте во сюды. Соль вот, ежли недосол, кушайте. — Казак засуетился у кострища, нанизывая на шашку куски мяса.
— Благодарствую, Петров. Савелий Васильевич, если память не изменяет?
— Отличная у вас память, господин капитан. Так точно, Савелий Василич по батюшке.
— Хорош казак был твой батя. Царствие ему небесное, геройски погиб, геройски. Спасибо тебе, Васильевич, ступай, мы тут сами управимся.
— От души, господин капитан, благодарствую за добрую память об отце моём! — Повернувшись кругом, казак зашагал к мешкам с мясом, легко взбросил один из них на спину и двинулся вниз по едва пробитой тропе. Он не чувствовал трёхпудового веса на своих плечах, в голове его звучали слова капитана о его отце, глаза невольно заволокла слеза.
«Есть настоящие люди на белой земле, есть! — так думал он о капитане. — За ним в огонь и воду пойду!»
Снизу со стороны лагеря раздались выстрелы, пять или шесть, и всё затихло. Сотник, встревоженно взглянув на капитана, прислушался и спокойно продолжил уплетать сочное мясо.
— Может, зверя какого там пугнули.
— Петрович, давно хотел тебя спросить. Ты знаешь, что за груз в ящиках? — Капитан внимательно поглядел в глаза сотнику.
— Знаю, — твёрдо ответил тот, не отводя глаз. — Золото в слитках и монетах. Каменья драгоценные и серебро в посуде и всяком виде.
— Казаки тоже знают?
— Тоже знают, господин капитан.
— Откуда? Ящики ж под замками и опечатаны сургучом? Открывали?
— Никак нет, вашбродь, уронили один, когда обоз бросали, он и откройся, посмотрели, назад сложили всё и в землю с другими, как положено. Сам отвечаю.
— Как думаешь, Петрович, в твоей сотне найдётся тот, кто язык развяжет, если к красным попадёт? Или просто решит сам вернуться сюда? Сам, понимаешь?
— Тяжёлый вопрос, господин капитан, тяжёлый. В чужую душу не заглянешь, но верю я своим хлопцам. Кого сызмальства знаю, кого по родичам, отборная сотня, сами ведаете. Опять же скрозь такие дела плечо к плечу прошли… Думаю, пока вместе будем, ни у кого мысли об энтом не будет. А вот если, не дай бог, в одиночку, тут уж не знаю, всякое может быть, жизня — штука сложная.
— Я тоже верю тебе и казакам твоим, потому и говорю тебе: в этих ящиках ценности на несколько миллионов рублей, это плата за оружие и провиант, это деньги на жалованье и довольствие армии, мы должны сохранить их и передать генералу. В этом случае армии будут способны опрокинуть красных и восстановить Российскую империю, пусть даже без царя, хотя я не представляю, как это будет. Но это будет, если мы выполним приказ.
— Выполним, вашбродь, не беспокойтесь, ешьте мясо, стынет. — Сотник спокойно посмотрел в глаза слегка разгорячившегося капитана. — Казаки слово всегда держали, испокон веков, — твёрдо закончил сотник.
К вечеру спустившись в лагерь, капитан был огорчен плохой вестью. Его коня, прошедшего с ним почти всю войну, порвали волки. Пришлось добить. Казаки глаз не поднимали, виноватя себя за случившееся. Капитан долго сидел у крупа павшего друга, поглаживая буйную гриву коня, прошедшего с ним не одну тысячу верст, понимавшего его с полуслова, выносившего его из жестоких сечей. Ком в горле и слёзы на глазах у видавшего виды боевого офицера стоили дорогого. Трое казаков о чём-то тихо поговорили с сотником и, прихватив топоры, ушли из лагеря.
— Всем отдыхать до утра. Лошадей ночью охранять, костры по периметру. Утром начнём прорубать тропу до пещеры, где оставим груз, и рванём из этих мест, ребята, крошить красных. А то без боя кровь в жилах застоялась! — громко прокричал сотник и увидел, как прояснились лица у казаков, как заулыбались бородатые физиономии дорогих ему земляков, как заиграли желваки на скулах, как зажёгся в их глазах неугасимый огонь казацкой храбрости.
Утром, проснувшись, капитан выбрался из палатки и увидел, как казаки, собравшись большой толпой, что-то поднимают верёвками. Он подошёл ближе и увидел полуметровой толщины ствол дерева, который одним концом казаки устраивали в глубокую яму. Другой же конец, являвшийся корневищем, был искусно обработан и представлял собой огромную конскую голову. Капитан всё понял и тепло улыбнулся казакам.
— Спасибо, — только и сказал он, хватаясь за верёвку. Общими усилиями семиметровый столб был поднят, и голова донского коня гордо застыла над забайкальской тайгой.
— Листвяк, лет триста стоять будет, — сказал сотник, подходя к капитану.
