— Ну что, в штаны не наделали, пацаны?
Пацаны, два двадцатишести-двадцативосьмилетних зэка, переглянувшись, улыбаясь, почти одновременно ответили:
— Не, не успели.
Всех разобрал нервный хохот. Потирая ушибленные места, все выбирались из-под ствола.
— Вот это да, ёк-макарёк, как траву косой! От силища! — разглядывая сплошной бурелом на месте, где ещё недавно стояла нетронутая тайга, пробормотал Остап. — Пятак, давай шустрей, где там Дыбарь?
— Да здесь я, зацепился, — ответил здоровенный верзила, выдираясь из завала.
Где-то рядом скулила собака. Они двинулись на этот единственный звук, раздававшийся на фоне затихающих шумов уходящего вдаль шквала. В нескольких метрах, которые они с трудом преодолели в завалах, из-под упавшего ствола торчали ноги в сапогах, оттуда же тянулся длинный поводок, к которому была пристёгнута собака. Увидев людей, овчарка сначала обрадованно привстала, вильнув хвостом, а затем оскалилась и начала рычать на подходивших.
— Уу, сука! — заорал на неё один из парней. — И мертвяка охраняешь от нас, как от зверей.
Собака бросилась на кричавшего, только прочный поводок удержал и отбросил назад её сильное тело. Она захлёбывалась в лае, не давая подойти к своему погибшему хозяину.
— Погодь, тварь!
Остап перелез через завал и оказался по ту сторону.
Через несколько минут отборный мат Остапа раздался из-под завала, и вот он показался снова, неся в руке разбитый и покорёженный карабин конвоира.
— Пошли отсель, надо поискать, кто в живых остался. Этот в лепёшку карабин, жаль, — сплюнув, с сожалением отбросил оружие Остап. — Ну чё стоите, пошли!
Осторожно продираясь через завалы, они двинулись в направлении участка и сразу наткнулись на второго конвоира, он был жив, но зажат меж двух упавших стволов. Пытаясь вырваться из капкана, он в кровь изодрал пальцы рук и обессиленно лежал, тяжело дыша и уставившись в небо. Заметив приближавшихся, он облегчённо закрыл глаза.
— Слава богу, помогите выбраться. Прижало сильно, ног не чувствую.
— Счас, потерпи, поможем, — ухмыльнувшись, сказал Остап, ища глазами оружие конвоира. Карабин валялся невдалеке, целый и невредимый. — Счас, счас, погоди. Ну, чё стоите? Попробуйте сдвинуть лесину! — продолжая что-то искать, крикнул Остап стоявшим подельникам.
Взяв в руки острый обломок сухой пихтовой ветки, шагнул к лежавшему и неожиданно с силой вогнал его в шею конвоиру. Кровь густо брызнула из рваной раны, и, не уронив даже стона, молодой сержант свесил курчавую голову. Остап вытер окровавленную руку о куртку остолбенело стоявшего Пятака.
— Чё глаза пучишь? Вишь, беда какая, всех вертухаев тайга к праотцам отправила. Надо поглядеть, из братвы кто живой.
Подобрав карабин, Остап двинулся дальше, даже не глянув на Пятака и Дыбаря. Те пошли следом, не глядя на дёргавшиеся кисти рук умиравшего конвоира.
— Братцы, помогите, — услышали они. Из-под завала, между стволов, высунулась человеческая рука. Она судорожно хлопала ладонью по стволу.
— О, Гоша, привет, — сказал Пятак, прочитав наколку на пальцах руки, — ты как там, сам вылезешь? А то мы спешим на работу. Боюсь, норму не успеем дать, хозяин недоволен будет.
— Заради бога, помогите, — взмолился Гоша.
— Как мы тебе поможем, тут тебя так замуровало, — осматривая завал, сказал Пятак. — Остап, чего делать-то будем, надо Гошку вытащить. Корешились мы с ним одно время, выручил он меня однажды.
— Вытащим. Тащи вон ту берёзу, попробуем раздвинуть здесь.
Попробовали, не получилось.
— Братва, не бросайте, век воли не видать, не подведу, по жизни обязан буду.
— Рады бы, Гоша, да не можем, тут такой завал, на-ка, покури пока, а мы покумекаем, что делать, — сказал Остап, присев.
В высунутую из завала трясущуюся пятерню Гоши вложили прикуренную козью ножку.
— Гош, а Гош, не сможем мы тебя вытащить. Может, добить, чтобы не мучился, сколько ты здесь помирать будешь? — спросил, смеясь глазами, Пятак.
— Ты чё, Пятак, белены объелся, я те добью, топай отсель, сам вылезу, зубами грызть буду, а вылезу.
— Во, это другой разговор, а то — братцы, помогите, помираю… — расхохотался Пятак. — Не боись, вытащим, я корешей не бросаю. Остап, подождите здесь, я дойду до участка, там пилы. Топоры. Народ, что уцелел.
— Вот-вот, народ, что уцелел, нам как раз-то и не нужен, — вставил Остап, прервав Пятака. — Уходить нам надо. Пока разберутся, кто уцелел, не сразу бросятся в погоню, к тому времени наши следы ни одна собака не схватит, мы и уйдем.
— А Гоша, Остап?
— Гошу вызволять самим надо и быстро, время не на нас работает! Ну-ка, давай попробуем этот ствол, — скомандовал Остап.
Ничего не получалось, как ни тужились, хоть на чуть-чуть сдвинуть стволы, лежащие друг на друге, перекрученные ветвями, было невозможно.
— Гошка, посмотри, может, и внизу подкопать можно, вот в эту сторону? Разверни там свою задницу!
— Дайте мне что-нибудь, тут камень сплошной.
Остап отстегнул от карабина штык-нож и подал Гоше. Около часа Гошка изнутри, а Пятак и Дыбарь снаружи выколупывали скальную слоистую породу, пока в дыре не появились сначала руки, а потом и голова Гошки с лихорадочно блестевшими, счастливыми глазами.
— Ну, голова пролезла, ж…а пройдёт! Тащи его! — сказал сидевший и руководивший спасением Остап.
— Погодь, чуть расширим лаз! Ты, дура, аккуратней ножом-то тычь, чуть по руке мне не саданул. Выгребай, выгребай. Хорош, пролезешь.
Изодрав в клочья одежду Гошки, выдернули его за руки из-под завала.
— Ну что, погребённый заживо, жить хочешь? — спросил Остап.
— Хочу, — ответил Гошка, утирая пот с грязного лица.
— Жить или срок отбывать? — спросил ещё раз Остап.
— Жить хочу, с вами пойду, я же слышал, рвануть вы решили. Я с вами.
— Хорошо, пацан. Но помни, жизнью нам обязан, — забирая у Гошки штык-нож, сказал Остап.
— Надо будет, жизни не пожалею, — искренне ответил Гошка.
— Ну всё, сваливаем. Оружие у нас есть, с голода не сдохнем, тайга прокормит. А на первое время — пошли шлёпнем ту сторожевую.
Они вернулись к собаке, которая, увидев их, оскалилась.
— Стрелять сейчас нельзя, наверняка поисковая группа на подходе, услышат. Ножом её надо, — сказал Остап.
— Дай нож, я её уделаю.
Дыбарь, угловатый здоровый мужик, снял телогрейку, намотал её на руку и пошёл с ножом за спиной в другой руке к собаке. В узком пространстве не было места для маневра. Собака кинулась на Дыбаря и, вцепившись в подставленную руку, только взвизгнула от удара ножом в грудь. Через полчаса группа выбралась из завалов и поднималась в крутую сопку, держа путь на юго-запад. Они шли быстро, всё дальше и дальше уходя от лагерей и той лагерной жизни, если её можно было назвать жизнью. Из бригады, попавшей в ураган, в лагерь добровольно не вернулся никто. Из тех, кого не убило и не задавило сразу, часть поодиночке кинулась в бега и была поймана поисковыми группами, часть сгинула в тайге безвестно. И только группа Остапа выжила и упорно двигалась в сторону железной дороги и желанной свободы, уже никем не преследуемая. Однако уже на четвёртые сутки голод стал ощутим. Имевшийся карабин давал надежду на добычу, но и только. Остап пару раз стрелял по глухарям, но не попал, а ничего другого из дичи они не встречали. Вернее сказать, они не видели. Живая тайга окружала их, но не принимала чужаков, а значит, отказывала им в пище. По расчётам Остапа, они прошли больше сотни километров и ещё надо было преодолеть два раза по столько, чтобы выйти из тайги к людям. К вечеру шестого дня их пути, усталые и обессиленные, они сидели у костра на берегу небольшого ручейка, весело журчавшего среди огромных замшелых камней. Однако весёлого и дерзкого настроения, с которым они двигались первые дни, уже не было. Во время последнего перехода Пятак, поскользнувшись на замшелом камне, сильно повредил ногу и теперь разминал, кривясь от боли, распухшее сухожилие. Несмотря на дым, мошка безжалостно атаковала беглецов. Здесь у воды её было неисчислимо.
