— Остап, давай поднимемся на сопку, там переночуем, сожрут ведь гады! — сказал Дыбарь, поднимаясь.
Гошка с готовностью вскочил на ноги. Распухшее от укусов лицо Остапа, прилегшего у костра, никак не отреагировало на предложение двигаться дальше в сумерках.
— Не сожрут, жрать им уже скоро нечего будет, всю кровушку уже выпили. Нам бы чего пожрать. Слышь, Пятак? — равнодушно, без всяких эмоций проговорил Остап.
— Слышу, слышу, передохнуть надо, сил уже нет, вот нога ещё, мать её! А насчёт пожрать, всё кончилось ещё вчера, ты же знаешь, — ответил Пятак.
— Идите, коль подвигаться охота. Пока видно, саранки покопайте, я вроде на склоне видел, — сказал Дыбарю и Гошке Остап, переворачиваясь на другой бок у костра. Как только они ушли, Остап сел у костра и, положив на колени карабин, сказал Пятаку: — Обувайся, дров подтащи, щас мясо жарить будем.
— Чё жарить будем? — переспросил Пятак, повернувшись к Остапу.
— Чё? Оглох, что ли? Мясо, — повторил Остап.
— Откуда мясо-то? — обрадованно спросил Пятак и вдруг посерел лицом. — Ты чё, Остап, охренел? — Вскочив на ноги, Пятак заорал: — Дыбарь, не смей!
— Чё орёшь? Поздно. Или сдохнуть хочешь от голода? А не хочешь, так будешь жрать за милую душу. А нет, я тебя пристрелю, как шавку, понял?
Остап передёрнул затвор, и Пятак увидел направленный в него ствол карабина. Он, шатнувшись на больной ноге, медленно сел и, обхватив руками голову, застонал.
— Уймись, Пятак, не будь бабой, мы ему неделю пожить дали, он нам жизнью был обязан, вот жизнью и заплатил, всё по закону.
Пятак продолжал как-то по-женски выть, сидя на корточках, раскачиваясь телом и корябая ногтями кожу на голове.
— Уймись, а то я тебя счас точно успокою, — заорал Остап.
Пятак замолк, убрал руки с головы и поднял налитые кровью глаза на Остапа.
— Ты, мразь, моего кореша…
Его тело пружиной метнулось к Остапу, но выстрел отбросил его, и Пятак с пробитой насквозь грудью упал в костёр. Кровь, тоненькой струйкой стекая из уголка рта, шипела и пузырилась, запекаясь на углях догоравшего костра.
— Я так и думал, — раздался голос Дыбаря, вышедшего из сгустившейся темноты, — не даст Пятак добро на Гошку. Пятака похороним по-людски, а этот готов, как заказывали, Остап Иваныч. Тихо его уколол, без боли умер парень. — Вытаскивая тело Пятака из костра, Дыбарь затушил тлевшую на нём телогрейку. — Он всё одно бы не дошёл. Видел, как у него ногу разбарабанило, — снимая с Пятака ботинки, сказал Дыбарь.
Пятак вдруг застонал. Дыбарь, вытащив из-за голенища нож, коротким ударом в сердце завершил его жизнь.
* * *
Из-за того, что они везли Игоря, дорога назад несколько затянулась. Вангол и Тинга вернулись и отыскали стан Ошаны только через семь дней пути. Старый Такдыган, увидев приближающихся, вытащил из чума лук, двумя стрелами уложил одного из оленей, пасшегося поблизости.
— Стар я уже ловить их. Давай, Вангол, займись мясом, рад встрече с тобой, — сказал старик, обнимая Вангола. — Тинга, ай, похорошела-то как, ай, ай, видно, на пользу всё, на пользу. А это кто? — спросил Такдыган, увидев притороченного к оленю, закутанного в шкуру Игоря.
— Расскажу, всё потом расскажу. Помоги Тинге отнести его в чум. А где Ошана и младшая? — спросил Вангол.
— На охоте, решили пострелять гусей на озёрах, скоро будут. — Такдыган, перехватив повод, повёл оленя с живой поклажей к своему чуму.
Бывает же такое, думал Вангол, то, что безуспешно пытались сделать Пучинский, Мыскова, Владимир, сделала пуля. Этот маленький кусочек свинца в медной оболочке, прошив насквозь голову Игоря, очистил его разум, лишил памяти. Игорь медленно шёл на поправку, он воспринимал окружающий мир и людей как прозревший слепой. Знавший предметы только на ощупь, вдруг видит их формы и цвет, восхищается увиденным или грустит, в разочаровании оттого, что его представления не совсем совпали с увиденным. Но, так или иначе, этот человек счастлив от познания неведомого ему до этого мира. Иногда Игорь грустил. Его мучило осознание того, что он не помнил ничего ни о себе, ни о своих близких. В те минуты, когда он не думал об этом, его удивлённо-восторженное лицо вызывало улыбку и располагало к нему. И Вангол, и все другие члены семьи относились к нему, как к ребёнку, делающему первые шаги в мир. Рана заросла, и только лёгкий шрам посреди лба напоминал о ней. Осваиваясь в новой жизни, Игорь впитывал в себя как губка всё, чему его учили. Младшая дочь Ошаны, тихая Олангир, втайне мечтавшая стать второй женой Вангола, не отходила от Игоря, и постепенно он заполнил собой её робкое и чистое сердце. Вангол и Тинга с удивлением наблюдали, как незаметная и как будто диковатая раньше девчонка вдруг оказалась заботливой и внимательной девушкой.
— Что вы так смотрите? Он же болен, я помогаю ему, — наливаясь румянцем, оправдывалась она под красноречивыми взглядами членов семьи.
Беря пример с Тинги, она тщательно следила за собой и хорошела день ото дня, ощущая на себе внимание выздоравливающего Игоря. Недели через две, окончательно поправив все дела на стойбище и отдохнув от похода, Вангол собрался на охоту на дальние озёра. Тинга, лёгкая на подъём, уже собрала всё в дорогу и ловила оленей. К Ванголу, разбиравшему у костра карабин, подошёл Такдыган. Узнав, куда тот собрался, старик сказал:
— Вангол, недалеко от озёр, куда вы идёте, есть сопка, где в пещерах много оружия и патронов спрятано. Наверное, хозяева уже не найдутся, почти тридцать вёсен прошло с тех пор. Зайди туда, запасись патронами. Слушай, как туда попасть. До большой поляны с тремя соснами сплавом, там остановитесь, место хорошее. Дальше пешком до лошадиной головы.
— Что за лошадиная голова? — спросил Вангол.
— Лошадиную голову мимо не пройдёшь, её хорошо видно. Кто-то очень давно листвяк вверх корнем закопал и лошадиную голову из выворотня вырубил. С тех пор это место так называем. — Такдыган подробно рассказал Ванголу, как найти вход в тайник. — Пойдёшь туда один, Тингу не бери, там много злых духов, будь осторожен. Быстро возьми, сколько необходимо, и уходи оттуда.
— Хорошо, Такдыган, буду осторожен, — улыбнувшись, ответил Вангол. — Мне не страшны злые духи, если меня оберегает старый охотник.
— Вангол, почувствуешь опасность, сразу уходи, — серьёзно проговорил Такдыган.
На следующее утро они ушли из стойбища и через два дня пришли к озёрам. Небольшая речка, извиваясь, пересекала огромную долину. Вдоль её берегов почти непрерывной цепью рассыпались озёра. Небольшие, круглые или овальные, заросшие по берегам камышом, они просто были забиты птицей. Вангол и Тинга, осторожно подкрадываясь в камышах к воде, соревнуясь в меткости, стреляли из луков гусей и уток. По вечерам, разделывая добычу, жгли большой костёр и подолгу сидели около огня. Вангол любовался Тингой, ему нравилось в ней всё. Особенно то, что она могла одним взглядом или неуловимым движением показать, что она всецело принадлежит ему и любит его. Это вселяло в него какую-то особую мужскую гордость и ответственность. Он нежно и бережно относился к Тинге, стараясь хранить те незримые нити любви, связывавшие их.
