Иркутский вокзал, несмотря на поздний час, был многолюден. На перроне сновали туда-сюда люди с чемодана ми и мешками. Отфыркиваясь клубами пара, коротко свистнул паровоз, как бы извещая всех, что прибыл поезд. Продираясь сквозь толпу, Пучинский несколько раз спросил, какой поезд прибыл. Не расслышав ответа, Владимир еле успевал за ним, как вдруг наткнулся и чуть не сшиб с ног неожиданно вставшего как вкопанный Пучинского. Перед ними, улыбаясь, стоял, держа в руках небольшой чемоданчик, молодой человек. Владимир не верил своим глазам — это был Вангол. Владимир, раскрыв объятия, кинулся к Ванголу. Единственное, что расслышал Вангол, Пучинский очень серьёзно несколько раз повторил:
— Да, но этого не может быть, потому что быть этого не может. — Оторвав Вангола от Владимира, Пучинский встал напротив, взял охотника за плечи, долго и внимательно всматривался в лицо.
— Ну, этого не может быть, конечно. Но я приехал и очень рад, что вы меня встретили, — сказал Вангол. — У меня документы Игоря Сергеева, так что теперь зовут меня Игорь.
— Всё потом, едем ко мне, — решительно заявил Пучинский. — Владимир, надо пройти задами, насколько я понимаю, контакты с органами нам ни к чему.
— У меня в поезде проверяли документы, обошлось, — сказал Вангол. — Но я не горю желанием лишний раз рисковать.
— Идём, идём.
Взяв чемоданчик Вангола, Владимир, быстро лавируя среди пассажиров, направился по перрону в сторону от здания вокзала. Пучинский и Вангол двинулись было за ним, но в свете последнего фонаря, освещавшего конец перрона, увидели трёх работников НКВД. Пучинский с Ванголом остановились, немного постояли и спокойно пошли в обратную сторону. Владимир продолжал быстро идти, размахивая чемоданчиком. Уже входя в здание вокзала, Пучинский заметил, что Владимир стоит в окружении патруля и о чём-то с ними разговаривает, размахивая руками.
Через час перед Ванголом и Пучинским открылась дверь, увидевшая их Мыскова ахнула от неожиданности.
— Вангол, глазам не верю, какой молодец, тебя не узнать, — приговаривала она, раздевая мужчин в маленькой прихожей. — Проходите, проходите. Мама, поставь чай, у нас гости.
Ещё минут через двадцать пришёл Владимир, по его разгорячённому лицу было видно, что он взволнован.
— Я отвлёк их, — сказал Владимир, ставя на стул чемоданчик Вангола. Он явно ожидал одобрения от друзей. «Спасибо, дружище», — услышал он в своей голове, почувствовав взгляд Вангола.
— Молоток, Володя! — похвалил Пучинский, наливая ему кружку чая. — Присаживайся, слушай.
Улыбаясь, Владимир устроился за столом и присоединился к Пучинскому и Мысковой, слушавшим Вангола.
Как будто огромная глыба свалилась с души Пучинского, когда он узнал, что Игорь Сергеев остался жив. И он, и Мыскова как-то сразу просветлели глазами и с огромной благодарностью смотрели на Вангола.
— Вангол, ты не представляешь, что ты для нас сделал, — только и сказала Мыскова, услышав это известие.
Тем временем мама Мысковой уже поставила на стол дымящуюся картошку и солёные огурчики.
— Ну, как тут без водочки! — воскликнул Семён Моисеевич, жалобно глядя на Нину.
— Ладно уж, выдам неприкосновенный запас.
Нина выставила на стол бутылку водки, и после первой все захрустели, нахваливая засол и золотые руки хозяйки. Вангол не торопясь рассказывал о том, что произошло с Игорем. После ужина все решили, что Вангол пока поживёт у Мысковой, это было единственное безопасное для него место. Вангол с благодарностью согласился. Он не рассказал о том, что случилось с Тингой, и только поздно вечером, когда Владимир и Пучинский ушли, он вынужденно признался Мысковой в том, что Тинга погибла. За весь вечер никто не спросил его, зачем и надолго ли он приехал, но он чувствовал этот вопрос. Если бы его напрямую спросили об этом, он не смог бы ответить. Какое-то не вполне осознаваемое им чувство необходимости заставило его приехать именно в Иркутск, именно к этим людям. Ещё он чувствовал, что они ему действительно рады, эти люди ему близки и понятны. Понятны их чувства и те опасения, которые они испытывали с момента встречи с ним. Они боялись не за себя, они боялись и переживали за него.
Он прекрасно понимал, что вернуться в тот мир, из которого он когда-то был выдворен, будет непросто, но он должен вернуться, и не просто вернуться, а занять в этом мире своё определённое место. Он не мог вернуться под своим именем. Ивана Голышева уже не было в списках живых, был Вангол, но это таёжное имя было действительным только там. Чтобы приехать сюда, он воспользовался документами Сергеева, но быть Сергеевым Игорем в Иркутске он не мог. Настоящего Сергеева знали многие люди, которые при первой же встрече увидят и поймут обман. Он не испытывал страха, понимая своё положение вне закона, однако чувство дискомфорта, чувство какой-то отчуждённости от всех людей, окружавших его эти несколько дней в дороге, не покидало.
Утром следующего дня Пучинский получил в руки повестку, в которой было указано, что он должен быть в десять часов в кабинете замначальника ОГПУ Берёзкина О.Г. Вестовой, принёсший повестку, вежливо попросил Пучинского расписаться в уведомлении и, улыбнувшись, предупредил о том, чтобы явился вовремя. Пучинский, еле сдерживая волнение и страх, охвативший его, несколько раз повторил о том, что обязательно явится и очень даже вовремя. Когда дверь за вестовым закрылась, Семён Моисеевич сел, обхватив голову руками. Немного успокоившись, посмотрел на часы. Было без четверти девять. Он мог успеть добраться до дома Мысковой, чтобы предупредить Вангола, но если за ним следят, то тем самым он его сразу выдаст. И почему он думает, что его вызвали в связи с приездом этого молодого человека, ведь он, по сути, просто не имеет документов, так как не имел их никогда. В своём отчёте об экспедиции по просьбе Вангола Пучинский ничего не написал о встрече с орочонами. Если Вангола арестовали, то тот ничего о нём не расскажет, значит, они вообще незнакомы. А если расскажет, то Пучинский объяснит: не отметил в отчёте это обстоятельство как несущественное, но сможет подтвердить, что этого человека он встретил во время экспедиции в стойбище орочон. Мысковой в институте небыло, она работала дома над какой-то научной статьёй, о тематике которой не говорила даже ему. Пучинский, окончательно успокоившись и составив для себя план ответов на возможные вопросы, оделся и направился в центр города. Там в красивом кирпичном здании давно обосновались сначала ВЧК, а потом ОГПУ. Предъявив повестку часовому у входа, Пучинский вошёл в здание. В холле сидел дежурный, который, прочитав повестку, проверил документы Пучинского и направил его на второй этаж. Там другой дежурный ещё раз проверил документы и проводил его в приёмную начальника ОГПУ. На левой двери висела картонная вывеска: «Заместитель начальника».
— Присядьте. Подождите, — сказала симпатичная, но какая-то будто неживая женщина-секретарь.
Более двух часов просидел в приёмной Пучинский, пока дверь не открылась и из кабинета не вышли несколько человек в форме с малиновыми петлицами. Что только не передумал он за эти два часа. Он очень хотел пить, но не решился попросить воды из стоявшего на столике секретарши графина. Всё это время она, почти не отрываясь, что-то печатала на пишущей машинке и непрерывно курила папиросы, дым которых облаком висел в приёмной и вытекал постепенно через слегка приоткрытую форточку. Секретарша, оторвавшись от машинки, строго посмотрела на сидевшего Пучинского и, показав пальцем на дверь, сказала:
