— Гюнтер, вы говорите о своем народе с презрением.
— Народ заслуживает своих правителей. Я такой же немец, как все, и тоже заслуживаю презрения, как гражданин Германии. Я тоже голосовал за фюрера и его партию, и все то, что сейчас происходит в мире по вине этой партии и этого человека, лежит и на моей совести, и на моей ответственности.
Гюнтер настолько горячо произнес эти фразы, что его красное от прилива крови лицо покрылось испариной, голос задрожал.
— Поверьте, Вангол, я это говорю искренне, это не пустые слова.
— Я не сомневаюсь в этом. Давайте прервем нашу беседу, отдохните. Мне кажется, что многие ваши мысли надо записывать. Они очень интересны. Вы позволите мне это делать?
— Я потом должен буду эти записи подписать? — упавшим голосом спросил Гюнтер.
— Гюнтер, дорогой, ничего не надо подписывать, просто вы рассказываете так много чрезвычайно интересных вещей, я не смогу все запомнить. Это просто будут мои записки на память.
— Можете так прямо их и озаглавить — «Записки сумасшедшего», тогда, если они и попадут в чужие руки, их не смогут никак принять всерьез и вменить вам в вину, — улыбнулся Гюнтер.
— Хорошо, Гюнтер, я так и сделаю… — рассмеялся Вангол. Однако улыбка слетела с его лица. Он вдруг почувствовал опасность.
— Тихо… — шепнул он Гюнтеру и погасил пламя свечи.
В окно, сквозь щель в шторках, Вангол увидел, как мимо забора по направлению к калитке промелькнуло несколько теней, Вангол успел заметить блеск вынутого оружия.
— Плохо дело, Гюнтер, лезьте за диван и не шевелитесь.
Громкий стук в дверь и крик: «Открывай, милиция!» — все прояснили.
— Старший уполномоченный Суровцев, предъявите документы!
— А в чем дело?
Вопрос Вангола и его взгляд остановили лейтенанта НКВД.
Тот повернулся к своим подчиненным и сказал:
— Всем выйти и ждать на улице.
— Не понял, товарищ лейтенант, как выйти? — проговорил один из вошедших с явным намерением остаться.
— Выполняй приказ, Нефедов! — рявкнул оперуполномоченный.
— Есть, чё орать-то… — попятился милиционер к двери.
— Так в чем дело? — повторил Вангол свой вопрос.
— В оперчасть поступил донос от сексота Масляного, что сегодня в двенадцать двадцать к нему обратилась гражданка Мария Векшина с просьбой проверить подлинность золотой монеты царской чеканки — десять рублей. Векшина при задержании показала, что указанную монету ей отдал в оплату за десять дней постоя жилец, поселившийся в ее комнате. Приказано жильца дома задержать и доставить в отдел НКВД для выяснения личности и установления, на каком основании он имеет валютный металл, запрещенный к обращению на территории СССР. — Лейтенант проговорил все это монотонным голосом без каких-либо интонаций. Он стоял перед сидевшим на стуле Ванголом и смотрел на него внимательным взглядом подчиненного, готового выполнить малейшее желание начальника.
— Ясно. Гражданка Векшина где?
— В оперчасти, в камере.
— Гражданку Векшину отпустить не медля домой, монету вернуть, она фальшивая, это установил эксперт-ювелир. Оснований для задержания жильца нет, так как Векшина эту монету нашла у себя дома в шкатулке и хотела узнать, золото это или нет, а про жильца обманула гражданина Масляного, просто так сказала, и все. Все ясно, лейтенант?
— Так точно, разрешите идти?
— Идите. Утром все документы по этому доносу уничтожить, о встрече со мной забыть. Сотрудников в известность ни о чем не ставить. На вопросы о нашем разговоре никому не отвечать. Ясно?
— Так точно.
— Идите.
— Есть.
Лейтенант НКВД, взяв под козырек, развернулся на месте и вышел из комнаты.
— Что это было? — послышалось из-за дивана, когда за оперуполномоченным закрылась дверь и на дворе затихли голоса милиционеров.
— Выбирайтесь, Гюнтер, нам нужно уходить.
— Вангол, вы кто?
— Я ваш телохранитель, Гюнтер.
— Как вы это сделали? Я уверен: эти люди пришли, чтобы нас арестовать. Ведь это так?
— Так. Собирайтесь, они могут вернуться.
— Как вы их остановили и заставили все это проделать?
— Гюнтер, вы задаете много вопросов, а у нас действительно нет времени, надо уходить не медля, возможно, утром нас начнут искать.
— Хорошо, Вангол, но вы мне это объясните…
— Объясню, если у нас будет такая возможность. Уходим.
Вангол открыл дверь и, осмотревшись, шагнул в темноту.
— Дайте вашу руку.
— Очень темно, я абсолютно ничего не вижу!..
— Дайте руку, идите за мной, не бойтесь.
И, получив удар по ноге, добавил:
— Только на ноги мне, чур, не наступать.
— Вангол, вы не немец, вы вообще не человек… — бубнил вполголоса Гюнтер, еле успевая. Он ничего не видел, но почти бежал, не глядя, не опасаясь, просто бежал, потому что безоговорочно верил этому странному человеку.
Среди товарных эшелонов на станции, куда они пробрались темными переулками, Вангол долго искал состав, уходящий первым. Не важно куда, важно было уехать из этого маленького городка, уехать немедленно, — утром их будут искать, и спрятаться здесь практически невозможно. Эшелон уходил на запад, направлением на Вологду. Вагон, в который они забрались, каким-то непостижимым для Гюнтера образом обманув часовых, оказался полностью забит новыми овчинными полушубками.
— Вот вам мягкий вагон, — пошутил Вангол, когда эшелон тронулся.
— Да, это лучше, чем та теплушка, но как нас сюда пустили?
— Располагайтесь, дорога дальняя. Мы с нынешнего дня сопровождающие ценный груз в осажденный Ленинград.
— Вангол, как это все вы делаете, как?
— В нужное время и в нужном месте я расскажу вам, — улыбнулся Вангол.
Гюнтер растерянно качал головой:
— Это какой-то заколдованный круг — в нужное время и в нужном месте… Вы что, сговорились? Это что, какой-то вселенский заговор?
— Конечно, Гюнтер… — расхохотался Вангол.
— Да, дерьмо полное… В какой камере этот лейтенант?
— В третьей.
— Что говорит?
— Ничего не говорит, вторые сутки допрашивают, а он молчит как рыба.
— Применяли?..
— Применяли. Без толку, молчит, подлец, глаза пялит и молчит.
— Да, дерьмо дело. А эта, тетка, чё?
— Тоже в камере.
— Ну?
— Та все свое и долдонит, заплатил червонцем царским жилец, а кто он такой, не знает, документы он ей казал, да она не запомнила, и примет не может толком назвать, только один из них лысый, и все.
