Теперь, чтобы обратить на себя внимание, Трубецкой подошел к Багратиону с чаркой, снова наполненной мадерой, и пылко произнес:
— Ваше сиятельство! Будучи признанным вождем российских войск, скоро вы поведете нас в бой. За вашу доблесть! За ваш полководческий талант! За вашу удачу!
— Спасибо, друг мой, — улыбнулся Багратион.
— Дружба наша проверена огнем, Петр Иванович! — продолжал говорить слишком громко князь.
— Да, конечно, — кивнул ему генерал от инфантерии.
В 1805 году майор Трубецкой служил у него адъютантом. Выпало им обоим суровое испытание: битва объединенных русско-австрийских войск с наполеоновской армией под Аустерлицем.
Лишенные единого командования, действуя по бездарному плану кабинетных теоретиков из австрийского Генштаба, союзники потерпели сокрушительное поражение. Отряд Багратиона отступал вместе с другими частями под жестоким обстрелом французской артиллерии и при беспрерывных атаках французской пехоты, имевшей численное преимущество.
За пять лет, минувших с того печального дня, Трубецкой быстро преодолел ступени карьерной лестницы. Сказалась близость его семейства к царскому двору. Смолоду Василий Сергеевич, естественно, служил в гвардии, потом — все больше по армейским штабам. После 1807 года государь пожаловал князя в свои генерал-адъютанты.
В Молдавскую армию он приехал с золотым аксельбантом на правом плече, хотя начальствовал здесь только бригадой из двух егерских полков. Однако было у блестящего представителя старинной русской аристократии поручение, о коем Багратион даже не догадывался: исполняя личную просьбу императора, Трубецкой регулярно отправлял в Санкт-Петербург конфиденциальные донесения о деятельности Главнокомандующего, о состоянии вверенных ему воинских частей, о настроениях солдат, офицеров и генералов, служащих под его руководством.
Ничего предосудительного в том или зазорного для себя тридцатичетырехлетний генерал-майор не находил. Обычное дело: ведь должен же самодержец Всероссийский быть в курсе событий, происходящих в разных концах его страны. Нужно ему иметь сведения не только официальные, от чиновников, на высокие посты им назначенных, но и неофициальные, от тех, кто не по долгу, а по велению души радеет о пользе Отечества.
Перед отъездом Трубецкого на Дунай Александр Павлович удостоил молодого честолюбца аудиенции в Зимнем дворце. Во время беседы он изложил Василию Сергеевичу свои взгляды на восточный вопрос.
Турок царь считал противником слабым. Тем более непонятно было монарху, почему война с ними, длящаяся уже не первый год, все никак не закончится. Когда же грянет убедительная победа: проведение границы по реке Прут, присоединение к России новых территорий на Кавказе и в Северном Причерноморье, выплата контрибуции в ее пользу миллионов этак на десять или пятнадцать серебряных турецких пиастров? Что мешает таковому справедливому исходу?
На вопрос государя князь Трубецкой как настоящий русский патриот неустанно искал ответ, пребывая в палаточном лагере, навещая постоянно своего бывшего отца-командира Багратиона, совершая переходы с подчиненными ему егерями, попадая в столкновения с противником, какие вела молдавская армия. Поначалу его секретные рапорты в Санкт-Петербург пестрели не сообщениями о замеченных недостатках, а больше напоминали гимн во славу русского оружия.
Князь Петр, летом 1809 года вступив в должность Главнокомандующего, рьяно взялся за дело. Уже в августе пала османская крепость Мачин, пусть и не очень значительная.
Вслед за ней — более укрепленные Гирсово и Кюстенджи.
В полевом сражении у городка Рассеват генерал от инфантерии разбил корпус Хозрев-паши. Из двенадцати тысяч мусульман погибли и получили ранения около четырех тысяч, в плен попало шестьсот человек. Кроме того, нашим в трофей достались семь орудий, три десятка знамен и богатый обоз, брошенный отступавшими в панике воинами Аллаха.
В сентябре капитулировал Измаил.
С радостью доносил бравый генерал-адъютант Александру Первому, что турки при подобной ситуации, вероятно, вскоре пойдут на переговоры и Россия сможет продиктовать им свою волю. Солдаты же в армии Багратиона премного довольны службой, ибо во взятых крепостях досталось им немало всякого добра. Офицеры преданы полководцу безгранично. Генералы, осыпанные наградами, помышляют лишь о подготовке вверенных им воинских соединений к новым схваткам с неприятелем.
И вдруг случился конфуз со штурмом крепости Слободзея. Она было посильнее Измаила: 130 орудий, гарнизон — одиннадцать тысяч. Первый приступ не удался. Затем на помощь к осажденным начали подходить отряды из армии великого визиря, расположенной у Рущука. Возникла опасность окружения нашего осадного корпуса, и Багратион приказал отступить.
Русские уходили медленно, надеясь, что османы будут преследовать их, и тогда удастся завязать полевое сражение. В нем средневековое войско султана устоять против регулярной пехоты и кавалерии уже давно не могло. Однако хитрые турки в поле не сунулись, остались на бастионах Слободзеи.
Князь Трубецкой старался описать эти события кратко, сухо, сугубо объективно. Просчеты Главнокомандующего бросались в глаза. Он распылил силы при штурме, не воспользовался резервами, довольно многочисленными, правильно не оценил упорство турок, их умение стойко обороняться в окопах. Стало быть, на сей раз суворовский «глазомер» изменил генералу от инфантерии. Вместе с тем сие не есть поражение. Война продолжается. Оба противника, сохранив главные силы, готовы сойтись в поединке.
Личной неприязни к Петру Ивановичу генерал-адъютант не испытывал, скорее наоборот. Он совершенно искренне, не кривя душой, провозгласил на ужине здравицу в его честь. Однако особенное доверие государя придавало пребыванию Василия Сергеевича в Молдавской армии некий новый смысл. Потому он ощущал тайную власть над людьми, собравшимися нынче у Багратиона, и даже наслаждался ею.
Может быть, единственно плохим и непонятным самому Трубецкому оставалось то, что донесения о всевозможных неприятностях получались у него ярче, убедительнее, интереснее для начальства, чем сообщения о победах и достижениях. Он удивлялся этому, но поделать с собой ничего не мог.
В последнем, декабрьском, рапорте генерал-адъютант много внимания уделил внезапной ссоре Главнокомандующего с генерал-лейтенантом Милорадовичем. Строптивый, слишком эмоциональный, заносчивый серб и раньше не ладил с Багратионом. Он ревниво отнесся к его назначению, полагая, что начальствовать над Молдавской армией следовало бы именно ему, Михаилу Милорадовичу. Если исходить из понятий армейской субординации, то такое поведение заслуживало порицания. Однако же и князь Петр не без греха.
Совсем мало места досталось на бумаге главному событию — переходу наших полков с правого берега Дуная на левый для более удобного размещения на зимних квартирах. По наплавному мосту, сооруженному саперами близ Гирсово, солдаты прошли бодро и весело. Они радовались предстоящему длительному отдыху.
Не ожидал Трубецкой, что его обычное конфиденциальное послание произведет столь сильное действие. Правда, впоследствии знающие люди в Санкт-Петербурге уверяли Василия Сергеевича, будто на решение самодержца повлияли и другие обстоятельства. Но тогда, на ужине после военного совета в кругу генералов, при взгляде на побледневшего Багратиона молодому аристократу подумалось иное, и кровь бросилась ему в лицо.
