– Это пьеса, в которой выпукло представлены все амплуа.
Классическим образцом считается «Горе от ума». Однако теперь так больше не
пишут, а нельзя же все время кормиться классикой. Зрителю надоедает. Хорошо бы
что-то новое, экзотичное, с ароматом иной культуры. Вот вы говорили, что жили в
Японии? Перевели бы что-нибудь про гейш и самураев. После войны публика стала
падка на всё японское. – Он рассмеялся. – Шучу. «Вишневый сад» – почти
идеальная пьеса. Как раз столько ролей, сколько мне нужно. Кое-что надо подкорректировать,
обозначить появственней, и выйдет отличная комедия масок, сплошь на характерах,
без привычных чеховских полутонов. Поглядим тогда, Константин Сергеевич, чей
сад цветистей!
– Я Эраст Петрович, – напомнил Фандорин и не понял, отчего
Штерн поглядел на него с сочувствием.
Вошедшие в ковчег
На собрании труппы, проходившем в артистическом фойе,
режиссер, согласно договоренности, небрежно представил Фандорина как
претендента на место «драмотборщика», то есть заведующего литературной частью.
Штерн сказал, что должность эта в театре почитается маловажной и артисты не
будут рисоваться перед столь незначительной фигурой. Так и вышло. В первый
момент все с любопытством уставились на элегантного господина картинной
внешности (седые с легкой прочернью волосы на косой пробор, ухоженные черные
усики), но, услышав, кто это, скоро перестали обращать на него внимание. Эраста
Петровича такое положение устраивало. Он скромненько сел в дальний угол и начал
приглядываться – ко всем кроме Альтаирской. Фандорин остро ощущал ее
присутствие (она сидела напротив и чуть наискось), словно из той части комнаты
струилось мерцающее сияние, но всматриваться в него не решался, опасаясь, что
все остальное помещение погрузится в сумерки и тогда нельзя будет работать.
Эраст Петрович пообещал себе, что вдоволь наглядится на нее потом, когда изучит
остальных.
Вначале Ной Ноевич произнес энергичный спич, поздравив
труппу с колоссальным успехом «Бедной Лизы» и посетовав, что из-за «известного
происшествия» не получилось, как заведено, произвести разбор спектакля сразу по
его завершении.
– Напомню вчерашний уговор: эту пакостную историю мы
обсуждать не станем. Расследование будет произведено, а виновный изобличен и
наказан, слово Ноя Штерна. – Короткий многозначительный взгляд в сторону
Фандорина. – Но такого крика и восточного базара, как вчера вечером, больше не
будет. Ясно?
С той стороны, где колыхался переливчатый свет, донесся
нежный голос, который Эрасту Петровичу так хотелось услышать вновь.
– Только одно, если позволите, Ной Ноевич. Вчера я была не в
состоянии как следует поблагодарить дорогого Георгия Ивановича за его отвагу.
Он, рискуя жизнью, кинулся мне на помощь! Я… я не знаю, что бы со мною… Если бы
эта мерзость меня не то что укусила, а просто прикоснулась… – Раздалось
сдавленное рыдание, от которого у Фандорина защемило сердце. – Георгий
Иванович, вы – последний рыцарь нашего времени! Можно я вас поцелую?
Все зааплодировали, и Эраст Петрович позволил себе первый
раз, мельком, взглянуть на примадонну. Она была в светлом платье, перехваченном
на поясе широким бордовым шарфом, в легкой широкополой шляпе с перьями. Лица
было не видно, потому что Альтаирская стояла вполоборота к невысокому, бледному
человеку с рукой на перевязи. Его высокий лоб с прилизанными лермонтовскими
височками блестел испариной, круглые карие глаза смотрели на Элизу с обожанием.
– Благодарю… То есть, я хотел сказать, не за что, –
пролепетал Девяткин, когда она, сняв шляпу, коснулась его щеки губами. И вдруг
залился румянцем.
– Браво! – вскочила и звонко крикнула, не переставая хлопать
в ладоши, маленькая барышня с забавным курносым личиком, покрытым конопушками
(Фандорин про себя окрестил ее Пигалицей). – Милый Жорж, вы как святой Георгий,
победивший змия! Я тоже хочу вас поцеловать! И пожать вашу бедную руку!
Она бросилась к сконфуженному герою, приподнялась на цыпочки
и обняла его, но поцелуи Пигалицы помощник режиссера воспринял с меньшим
удовольствием.
– Не стискивайте так, Зоенька, больно! У вас пальцы
костлявые.
– «Так вот где таилась погибель моя, мне смертию кость
угрожала. Из мертвой главы гробовая змея шипя между тем выползала», –
насмешливо продекламировал умопомрачительный мужчина в белом костюме с алой
гвоздикой в петлице. Это, конечно, был премьер Смарагдов, вблизи еще более
красивый, чем на сцене.
Эраст Петрович осторожно глянул на Элизу, чтобы посмотреть,
какова она без шляпы. Но примадонна поправляла прическу, и видно было лишь, что
ее дымчатые волосы подняты вверх и стянуты каким-то не то очень простым, не то,
наоборот, невероятно мудреным узлом, придающим силуэту нечто египетское.
– Вынужден прервать эту трогательную сцену. Хватит
восторгаться и лобызаться, уже без одной минуты четыре, – сказал режиссер,
помахивая вынутыми из кармашка часами. – Дамы и господа, у нас сегодня очень
важное событие. Перед тем как мы приступим к разбору новой пьесы, с вами
пожелал встретиться наш благодетель и добрый ангел, Андрей Гордеевич Шустров.
Все встрепенулись, некоторые из женщины даже вскрикнули.
Штерн улыбался.
– Да-да. Он хочет познакомиться со всеми. До сих пор только
я и Элиза имели удовольствие общаться с этим замечательным меценатом, без
которого наш «Ковчег» так и не пустился бы в плавание. Но мы в Москве, и
господин Шустров выделил время, чтобы поприветствовать всех вас лично. Он
обещался быть в четыре, а этот человек никогда не опаздывает.
– Негодяй, не могли предупредить? Я бы надела свое муаровое
платье и жемчуг, – густым контральто посетовала полная, когда-то, верно, очень
красивая дама царственной наружности.
– Шустров для вас молод, душа моя Василиса Прокофьевна, –
сказал ей представительный мужчина с чудесными голубоватыми сединами. – Ему, я
чай, тридцати нет. Жемчугами да муарами вы его не заинтересите.
Дама парировала, не повернув головы:
– Старый шут!
В дверь деликатно постучали.
– Я ведь говорил: невиданная пунктуальность! – снова помахал
часами Ной Ноевич и кинулся открывать.
О предстоящем визите предпринимателя Фандорин был
предупрежден. Режиссер сказал, что это отличный способ познакомиться с труппой
– он как раз будет представлять меценату всех актеров.
