Трудновато было вообразить за этаким занятием, например,
царственную Василису Прокофьевну. И «резонер» при всей своей сардоничности вряд
ли стал бы пачкаться – слишком почтенен. Спокойно можно исключить Простакова.
Кокетливая субретка Клубникина не стала бы брать своими розовыми пальчиками
рептилию. Труффальдино-Ловчилин? Налить клея в калошу режиссеру – такое
хулиганство, пожалуй, в его духе, но для пакости с ядовитой змеей требуется
особенная злобность натуры. Здесь чувствуется неистовая, патологическая
ненависть. Или столь же испепеляющая зависть.
Вот госпожу Лисицкую с ее кривым ртом и ушами летучей мыши
запросто можно представить заклинательницей змей. Или господина Мефистова с его
нелюбовью к «смазливым мордашкам»…
Вдруг Фандорин спохватился, что невольно попался на удочку
хитроумного Ноя Ноевича: спутал живых людей с актерскими амплуа. То-то и
получилось, что главными подозреваемыми выходят «злодей» со «злодейкой».
Нет, первыми впечатлениями руководствоваться нельзя. Лучше
пока вообще подождать с выводами. В этом мире все не такое, каким кажется. Всё
притворное, ненастоящее.
Надо приглядеться лучше. Актеры не похожи на обычных людей.
То есть именно что похожи, но на самом деле это, возможно, некий особенный
подвид homo sapiens, обладающий своими специфическими повадками.
Как раз представилась и возможность продолжить наблюдения –
Андрей Гордеевич Шустров начал произносить речь.
Осквернение скрижалей
Речь предпринимателя была под стать облику – сухая, точная,
лишенная каких бы то ни было излишеств. Шустров будто читал наизусть меморандум
или реляцию. Это ощущение усугублялось из-за манеры излагать соображения в виде
нумерованных тезисов. Эраст Петрович и сам нередко прибегал к похожему методу
для большей ясности умопостроений, но в устах покровителя искусств цифирь
звучала странновато.
– Пункт первый, – начал Андрей Гордеевич, обращаясь к
потолку, словно прозревал грядущее. – В двадцатом столетии зрелища перестанут
быть полем деятельности антрепренеров, импресарио и прочих одиночек, а
развернутся в огромную высокоприбыльную индустрию. Кто из промышленников раньше
это поймет и умнее развернется, тот и займет господствующие позиции.
Пункт второй. Именно с этой целью я и мой компаньон мсье
Симон год назад создали «Театрально-кинематографическую компанию», где я взял
на себя театральное направление, а он кинематографическое. На нынешнем этапе
мсье Симон подыскивает киносъемщиков и договаривается с прокатчиками, закупает
аппаратуру, строит кинофабрику, арендует электротеатры. Он учился всему этому в
Париже на студии «Гомон». Я же тем временем помогаю вашему театру прославиться
на всю Россию.
Пункт третий. Я решил сделать ставку на господина Штерна,
потому что вижу в нем огромный потенциал, идеально подходящий для моего
проекта. Теория Ноя Ноевича о соединении искусства с сенсационностью
представляется мне стопроцентно верной.
Пункт четвертый. О том, как мы с компаньоном намерены соединить
сферы нашей деятельности, я расскажу вам во время нашей следующей встречи.
Кое-что наверняка покажется вам непривычным, даже тревожным. Поэтому сначала
мне бы хотелось заслужить ваше доверие. Вы должны понять, что мои и ваши
интересы полностью совпадают. И это приводит нас к пятому, заключительному
пункту.
Итак, пункт пятый. Я заявляю со всей ответственностью, что
поддержка «Ноева ковчега» для меня не прихоть и не временный каприз. Возможно,
кому-то из вас показалось странным, что я обеспечиваю театр всем необходимым,
при этом не покушаясь на вашу выручку – кажется, весьма значительную…
– Благодетель вы наш! – воскликнул Ной Ноевич. – Нигде в
Европе актеры не получают такого жалованья, как в нашем, то есть вашем театре!
Зашумели и остальные. Шустров терпеливо дождался, пока
благодарственный гул утихнет, и продолжил фразу там, где она была прервана:
– …весьма значительную и, полагаю, еще не достигшую своего
максимума. Обещаю всем вам, дамы и господа, что, связав свою судьбу с
«Театрально-кинематографической компанией», вы навсегда забудете о финансовых
трудностях, с которыми приходится сталкиваться обычным актерам… – Снова
оживление, прочувствованные возгласы, даже рукоплескания. – …А артисты первого
плана сделаются весьма и весьма состоятельны.
– Ведите в бой, отец-командир! – вскричал премьер Смарагдов.
– А уж мы за вами в огонь и в воду!
– …И в доказательство серьезности моих намерений – это,
собственно, и есть пятый пункт – я хочу предпринять шаг, который навсегда
обеспечит экономическую независимость «Ноева ковчега». Сегодня я сделал в банке
вклад на триста тысяч, процент с которого будет поступать в вашу пользу. Взять
эти деньги обратно мне или моим наследникам невозможно. Если вы решите со мной
расстаться, капитал все равно останется в коллективном владении театра. Если я
умру, ваша самостоятельность все равно будет гарантирована. У меня всё.
Благодарю…
Щедрого жертвователя приветствовали стоя, с криками, слезами
и лобзаниями, которые Шустров невозмутимо снес, вежливо благодаря каждого лобызающего.
– Тише, тише! – надрывался Штерн. – У меня предложение!
Слушайте же!
К нему повернулись.
Срывающимся от чувств голосом режиссер объявил:
– Предлагаю сделать запись в «Скрижалях»! Это исторический
день, дамы и господа! Давайте так и запишем: сегодня «Ноев ковчег» обрел
истинную независимость.
– И будем отмечать каждое шестое сентября как День
независимости! – подхватила Альтаирская.
– Ура! Браво! – закричали все.
А Шустров задал вопрос, возникший и у Фандорина:
– Что это – «Скрижали»?
– Так называется наша священная книга, молитвенник
театрального искусства, – объяснил Штерн. – Настоящий театр немыслим без
традиций, без ритуала. Например, после спектакля мы непременно выпиваем по
бокалу шампанского и я провожу разбор игры каждого артиста. В день нашего
дебюта мы решили, что будем регистрировать все важные события, свершения,
триумфы и открытия в особом альбоме под названием «Скрижали». Каждый из актеров
имеет право записать там свои озарения и высокие мысли, касающиеся ремесла. О,
там очень много ценного! Когда-нибудь наши «Скрижали» будут изданы в виде
книги, ее переведут на множество языков! Вася, дай-ка.
