Собственное сердце устроило Эрасту Петровичу штуку, которой
он никак не ожидал. Жизнь перевернулась, все незыблемые ценности обернулись
прахом. Он чувствовал себя вдвое помолодевшим и втрое поглупевшим. Последнее,
впрочем, не совсем верно. Рассудок словно бы сбился с установленного курса,
утратил целеустремление, однако сохранил всегдашнюю остроту и безжалостно
регистрировал все фазы и повороты болезни.
При этом у Фандорина не было уверенности, что происходящее с
ним следует считать болезнью. Может быть, он, наоборот, выздоровел?
Вопрос был философский, и ответ на него помог найти лучший
из философов – Кант. От рождения он был хил, без конца хворал и очень
расстраивался по этому поводу, пока в один прекрасный день мудрецу не пришла в
голову превосходная идея: считать свое болезненное состояние здоровьем.
Недомогать – это нормально, печалиться тут нечему, das ist Leben.
[1]
А если с
утра вдруг ничего не болит – это подарок судьбы. И сразу жизнь наполнилась светом
радости.
Также поступил и Фандорин. Перестал топорщиться, сталкивать
разум с сердцем. Любовь так любовь, пусть считается нормальным состоянием души.
Сразу стало чуть легче. По крайней мере, с внутренним
разладом было покончено. У Эраста Петровича и без самоедства хватало поводов
для терзаний.
Воистину тяжкий крест – влюбиться в актрису. Эта мысль
посещала Фандорина по сто раз на дню.
С ней никогда и ни в чем нельзя быть уверенным. Кроме того,
что в следующий миг она будет не такой, как в предыдущий. То холодная, то
страстная, то фальшивая, то искренняя, то прильнет, то оттолкнет! Первая фаза
отношений, длившаяся всего несколько дней, заставила его думать, что Элиза,
невзирая на актерскую манерность, все-таки обыкновенная, живая женщина. Но как
объяснить то, что произошло в Сверчковом переулке? Он был, этот взрыв
всесокрушающей страсти, или примерещился? Разве бывает, чтобы женщина сама
бросалась в объятья, а потом убегала прочь – да не просто, а с ужасом, даже с
отвращением? Что он сделал не так? О, как дорого заплатил бы Эраст Петрович,
чтобы получить ответ на мучающий его вопрос. Гордость не позволяла. Оказаться в
жалкой роли просителя, выясняльщика отношений? Никогда!
В общем, и так понятно. Вопрос-то риторический.
Элиза в первую очередь актриса, а женщина – во вторую.
Профессиональная чаровница, которой необходимы сильные эффекты, надлом,
болезненные страсти. Внезапный перепад в ее поведении имеет двойную природу:
во-первых, она испугалась серьезных отношений и не хочет потерять свою свободу,
а во-вторых, конечно же, хочет таким образом покрепче посадить его на крючок.
Подобная парадоксальность устремлений естественна для женщины лицедейского
сословия.
Он же стреляный воробей, всякие штучки повидал, в том числе
и вечную женскую игру в кошки-мышки. Притом в более искусном исполнении. В
науке привязывать к себе мужчин европейской актрисе далеко до опытной японской
куртизанки, владеющей дзёдзюцу, «мастерством страсти».
Но, отлично понимая эту немудрящую игру, он тем не менее
поддавался ей и страдал, страдал по-настоящему. Самоувещевания и логика не
выручали.
И тогда Эраст Петрович стал себя убеждать, что ему очень
повезло. Есть глупая поговорка «полюбить – так королеву», но королева – ерунда,
это и не женщина вовсе, а ходячий церемониал. Если уж влюбляться, то в великую
актрису.
Она олицетворяет вечно ускользающую красоту югэна. Это не
одна женщина, а десять, двадцать: и Джульетта, и принцесса Греза, и Офелия, и
Орлеанская Дева, и Маргарита Готье. Покорить сердце великой актрисы очень
трудно, почти невозможно, но если все же удастся – это как завоевать любовь
всех героинь разом. Если и не завоюешь, все равно: ты будто любишь разом самых
лучших женщин мира. Борьбе за взаимность придется посвятить всю жизнь. Ведь, даже
если одержишь победу, она никогда не станет окончательной. Расслабленности и
покоя не будет, но кто сказал, что это плохо? Настоящая жизнь и есть этот
вечный трепет, а вовсе не стены, которые он вокруг себя понастроил, когда решил
правильно стариться.
После разрыва, лишив себя возможности видеть Элизу, он часто
вспоминал одну беседу с ней. Ах, как хорошо они разговаривали в тот короткий,
счастливый период! Помнится, он спросил ее: что означает быть актрисой? И она
ответила.
«Я вам скажу, что такое быть актрисой. Постоянно испытывать
голод – безысходный, ненасытимый! Он так огромен, что его не способен утолить
никто, как бы сильно меня ни любили. Мне всегда будет мало любви одного
мужчины. Мне нужна любовь всего мира – всех мужчин, и всех стариков, и всех
детей, и всех лошадей, кошек, собак, и, что самое трудное, еще любовь всех
женщин или хотя бы большинства из них. Я смотрю на официанта в ресторане и
улыбаюсь ему так, чтобы он меня полюбил. Глажу собаку и прошу ее: полюби меня.
Вхожу в залу, полную людей, и думаю: „Вот я, любите меня!“ Я самый несчастный и
самый счастливый человек на свете. Самый несчастный – потому что невозможно
быть любимой всеми. Самый счастливый – потому что живу в постоянном ожидании,
как влюбленная перед свиданием. Эта сладко подсасывающая мука и есть мое
счастье…»
В тот миг она говорила на пределе доступной ей искренности.
Или то был монолог из какой-нибудь пьесы?
Чувства чувствами, а дело делом. Превратности любви не
должны мешать расследованию. То есть мешать-то они безусловно мешали,
периодически взвихряя и замутняя ясность дедукции, но от розыскных действий
Фандорина не отвлекали. Гадюка в корзине с цветами – злодейство скорее
опереточного толка, а вот умышленное убийство – это не шутки. Тревога за
любимую и, в конце концов, общественный долг требовали изобличить коварного
преступника. Московская полиция вольна приходить к любым выводам (о ее
профессиональных способностях Эраст Петрович был невысокого мнения), но лично у
него не вызывало сомнений, что Смарагдова отравили.
Открылось это в первый же вечер, во время ночного визита в
театр. Не то чтобы Фандорин сразу заподозрил во внезапном самоубийстве премьера
неладное – вовсе нет. Но поскольку в непосредственной близости от Элизы вновь
произошло нечто зловещее и труднообъяснимое, надо было разобраться.
Что же выяснилось?
Актер задержался в театре, поскольку у него была назначена
какая-то встреча. Это раз.
Пребывал в чудесном расположении духа, что странно для
будущего самоубийцы. Это два.
Третье. Кубок, из которого, согласно полицейскому
заключению, Смарагдов добровольно испил яд, следователь, естественно, забрал с
собой. Однако на полированной поверхности стола просматривались следы двух
кубков. Итак, неведомый гость у актера все-таки побывал, и они пили вино.
