Бебий Корнелий Лонг в ожидании назначения наместником в какую‑нибудь провинцию, отправился отдыхать в свое капенское имение, располагавшееся в двух днях пути от Рима. Что касается Постумия, император негласно распорядился считать придворного историографа первым и главным магистратом в любой месяц года. Объявление имени нового консула вызвало бурный прилив радости в сенате. Отцы народа единодушно постановили присвоить императору титул «Почтительный». В городе сразу начали посмеиваться — наш цезарь велик во всем, даже в почтении к матери, ведь бóльшей почтительности, какую выказал император по отношению к Фаустине, сделав ее любовника консулом Рима, трудно вообразить.
С первого дня нового 192 года император повелел называть свое царствование «золотым веком Коммода».
Все было бы хорошо, если бы нехватка денег! За одиннадцать лет правления Коммод полностью потратил все сбережения, сделанные его отцом в эпоху непрерывных войн с германцами. В мирное время он спустил многомиллиардные суммы, хранившиеся в государственном казначействе, предназначенные для организации новых провинций на севере. Уже не помогали старые испытанные способы, такие, например, как казнь зарвавшихся на должностях вольноотпущенников. Сначала им позволяли тащить все, что плохо лежит, затем обвиняли в лихоимстве и конфисковывали награбленное в пользу казны. Неплохие доходы давала и распродажа должностей, судебных приговоров, в том числе смягчение наказаний, изменение наказаний, выдача тел казненных для погребения. Чтобы пополнить казну, император разрешил убивать одних вместо других, кое — какую прибыль приносила продажа гражданам жизней их врагов. Однако все это были ручейки, неспособные насытить звонкой монетой возраставшие потребности цезаря.
Тогда Идоний, новый префект анноны, ведавший снабжением Рима хлебом, предложил придержать привозимое зерно, подождать, пока цены не него вырастут, после чего пустить зерно в продажу. Расчеты показывали, что эта операция сулила куда больший доход, чем юридические и рассчитанные на добровольные взносы статьи, ведь есть хочется всем, причем, ежедневно.
Император вызвал Клеандра и в решительной форме потребовал немедленно приступить к исполнению предложенного плана. Назначенный «хранителем кинжала», бывший спальник попытался уклониться от навязываемой ему спекуляции, однако Коммод не стал даже слушать его. Однако Клеандр не сдавался и мужественно пытался внушить господину, что убытки от подобного мошенничества могут перевесить всякие доходы. Непоправимый ущерб будет нанесен авторитету власти. Пусть не позволят боги поколебать любовь римлян к величайшему из величайших, лучшему из лучших, но, господин, убеждал его Клеандр, такие действия не могут остаться без последствий.
— Послушай, раб, — предупредил его Коммод, — божество на то и божество, что любовь к нему испытывали не по принуждению, не в связи с какими‑то торговыми сделками, а по велению сердца. Тебе должно быть известно, что ум и сердце смотрят глазами. Устроим народу еще одни игры, я одолею самого сильного противника, и все поймут, чью голову осеняет неземной свет. Пусть злопыхатели утверждают что угодно, поколебать увиденное собственными очами нельзя.
— Ну, если неземной свет озарит голову, — вздохнул Клеандр, — тогда конечно.
Из письма консула, сенатора, Постумия Анниана Тертулла проживающему вдали от Рима консуляру и сенатору, легату — пропретору Бебию Корнелию Лонгу.
«…поверишь ли, Бебий, я испугался. Ужас сковал мои члены, когда я увидал кровь на улицах Рима, текущую не ручейками, но полноводными потоками. Тибр окрасился священной жидкостью, хранительницей пневмы.
Что я мог поделать, когда в кварталах вдоль дороги на Остию, между Авентинским и Целийским холмами, сразу за Невийскими воротами началось побоище!
Но опишу все по порядку.
Не знаю, известно ли тебе, что затеял новый префект агоры, вольноотпущенник императора Идоний? Полагаю, что да. Ты всегда ухитрялся получать самые последние известия из столицы.
После того, как, дождавшись роста цен, хлеб выбросили на рынок, римляне возмутились. Люди, собираясь во время Форканалий (начало февраля) в театрах, начали дурно отзываться о префекте лагерей. Я как главный магистрат попытался успокоить их — рассылал патрули, во время публичных зрелищ приказал выставлять между рядами преторианцев, однако сдержать возраставшее напряжение становилось все труднее. Представь, те, кого мы считали надежнейшими из надежных — солдаты гвардии, тоже начали присоединяться к воплям горлопанов, утверждавших, что власти, а точнее, Клеандр, специально морят голодом население, чтобы потом содрать с несчастных граждан последнюю рубашку. Я предупредил префекта лагерей о недопустимом пренебрежении своими обязанностями, о проступках, в которых повинны его подчиненные, однако тот уклонился от прямого ответа. Грубо заявил мне в лицо, раз я консул, у меня в руках городские когорты, вот и восстанавливай порядок. Потребуй у цезаря дополнительные полномочия, накажи горлопанов. Я спросил, почему я, а не ты? Он ответил — потому! Я не знал, что делать. Бросился искать справедливость у императора, однако тот, увлеченный проектом создания могучего флота, который обеспечил бы бесперебойную доставку хлеба из Африки, не принял меня. То есть, нельзя сказать, что совсем не принял. Спросил, как я полагаю, достойное ли название для такой армады — Коммодов Геркулесов? Я одобрил это предложение, и когда попытался просветить принцепса о том, что творится в городе, мне был задан другой вопрос — что я как консул, могу сказать об идее, выдвинутой Идонием. Префект агоры настаивает, чтобы известный тебе Карфаген впредь именовать «Коммодовой Александрией в тоге». Я одобрил и это предложение, после чего аудиенция была закончена, так что изложить свое мнение о положении в городе мне так и не удалось.
В таком случае, решил я, пусть Клеандр разбирается с горлопанами. Скажу честно, несмотря на огромный гимнасий и роскошные общественные бани, который Клеандр построил для народа на свои средства, его откровенно недолюбливают в городе. Римлянам не по нраву раб, вознесенный на пост префекта лагерей. Особое отвращение вызывает его жажда богатства. Я слышал от многих достойных граждан, что «этот мимо рта кусок не пронесет». Я известил «хранителя кинжала» об этих насмешках. Встревоженный Клеандр попытался выяснить источник этих оскорбительных слухов. Обнаружилось, что следы ведут во дворец, прямо к префекту агоры, который с недавних пор стал все чаще появляться во дворце и вертеться перед глазами императора.
Я решил собрать побольше убедительных доказательств нечистой игры, какую ведет Идоний, но, к сожалению, мне не хватило времени.
В февральский день, как раз в праздник Конкордии возмущение народа выплеснулось наружу, и люди, узнав, что император в тот день отправился к святилищу Геркулеса, что на Авентине, и оттуда должен был проследовать в загородный дворец, расположенный по Остийской дороге, толпами бросились к Минусийским воротам. Когда Клеандру сообщили о мятеже и намерениях плебса, он поднял преторианских всадников и бросил их на горожан, надеясь разогнать толпу еще до того, как они доберутся до императора.
Всадники появились во всеоружии и принялись избивать народ. Люди обратились в бегство, многие погибли в давке. До ворот Рима всадники, не встречая сопротивления, беспощадно убивали всех, кто попадался им под руку. Когда в городе узнали о случившемся, входы в дома позапирали, а с того момента как избиение продолжилось и в городских кварталах, куда отхлынул народ, в сингуляриев полетели с крыш камни и черепица. Получая раны, не в состоянии ответить, всадники обратились в бегство. Под градом камней кони, ступая по катившимся булыжникам, поскальзывались и сбрасывали солдат. Между тем на помощь толпе со всех частей города бросились на помощь пешие воины, ненавидевшие конных гвардейцев.
