Он говорил так:
— Естественно, что ты, дитя мое и владыка, тоскуешь по родине; ведь и мы охвачены такой же тоской по тому, что оставили дома. Однако здешние дела, более существенные и более настоятельные, сдерживают нашу тоску. Ведь тем, что там, ты будешь наслаждаться и впоследствии, а Рим там, где находится государь. Оставить же войну незаконченной, не только постыдно, но и опасно; ведь мы придадим смелость варварам, которые будут осуждать нас не за жажду возвратиться домой, а за бегство и страх. Прекрасно было бы для тебя взять их всех под свою руку и, сделав границей державы на севере Океан, возвратиться домой, справляя триумф и ведя в оковах пленными варварских царей и правителей. Ведь подобного рода свершения как раз и сделали живших до тебя римлян великими и славными. Не следует также опасаться, как бы кто‑нибудь не попытался захватить государственные дела. Ведь лучшие люди сената здесь, с тобой; вся имеющаяся военная сила служит тебе щитом; все казнохранилище императорских денег находится здесь, а память об отце обеспечила тебе вечную верность и расположение подвластных.
Сказав такую речь для ободрения и пробуждения в племяннике лучших стремлений, Помпеян удалился, обрадованный тем, что Луций пообещал тщательно обдумать, как следует поступить, и никаких поспешных действий без совета с наставниками делать не будет.
Пертинакс, более осторожный в выражениях, выразил некоторое сомнение в возможности старших военачальников удержать в узде жаждущих военной славы и добычи легионеров. Он клятвенно пообещал приложить все усилия для усмирения недовольных и дерзких на язык солдат и пресечь все нелицеприятные высказывания на этот счет, бытующие среди рядового и центурионского состава. Молодой император со слезами на глазах поблагодарил верного Пертинакса за усердие и пообещал достойно отблагодарить полководца. Только Сальвий Юлиан по — прежнему безоговорочно настаивал на скорейшем начале войны. Он требовал немедленного возвращения легата Лонга во вверенный ему легион, при этом просил императора, чтобы Лонг по прибытии немедленно представил в преторий подробный отчет о готовности когорт к решительному выступлению на север. В обосновании своей точки зрения он ссылался на погодные условия, очень благоприятные в этом году для глубокого проникновения в варварские земли.
Действительно, в обеих Паннониях стояла сушь. Дни потянулись один лучше другого. Самое время воевать.
Коммод полностью согласился с главнокомандующим и пообещал, что в ближайшие дни будет объявлена дата начала похода. Он доверительно сообщил Сальвию, что уловка германских послов с помощью переговоров затянуть время, полностью провалилась. Он поставил им невыполнимое условие, хлопнул Сальвия по плечу и предупредил: «Будь готов, старик!». В конце император поинтересовался, почему его «интересный» сынок обходит ставку стороной.
Сальвий оправдался тем, что собственным распоряжением отправил Валерия в Аквинк (Будапешт) трибуном во Второй Итальянский легион. Император выразил недовольство — почему он ничего не знает об этом? Он мог бы подыскать молодцу более почетное место. Главнокомандующий горячо поблагодарил принцепса за доброжелательность к его сыну.
Пиршество и торжественный обряд поклонения Венере Виндобонской были назначены на следующий после первых Розалий день.
Предков поминали в военном лагере возле Виндобоны, на претории при выстроенных легионах, в кругу статуй, посвященных отеческим богам — Юпитеру, Юноне и Минерве, Августу, Юлию Цезарю, возле огромного изваяния Геркулеса, считавшегося при Антонинах покровителем императоров, а также вблизи от алтарей, посвященных божественной Дисциплине, Доблести, и Риму (Roma Aeterna)* (сноска: Вечный Рим. Этот культ был введен императором Адрианом, отсюда и пошло название Вечный город). Собравшиеся воины торжественной овацией отдали долг памяти героическим предкам. На церемонии присутствовал молодой цезарь. Тогда же были выдано жалование, денежные поощрения и боевые награды — браслеты, фалеры (медали) для грегариев и принципалов, торквесы (ожерелья) — центурионам; венки, почетные флажки и копья — офицерам. Были отмечены и легат Лонг, и префект Переннис, обоим были вручены почетные копья.
На следующий день в сопровождении конной охраны в замок примчался легат XIV легиона Квинт Эмилий Лет. Ворвался галопом, из‑под копыт комьями полетела грязь. Слуги бросились врассыпную, вольноотпущенники, как всегда зычно спорившие возле канцелярии, отпрянули к стене, начали разбегаться. Лет осадил коня возле толпы во главе с цезарем, не спеша перебиравшимся из бань в триклиний, перебросив ноги на одну сторону, соскочил на землю, вскинул руку в приветствии и, привычно — громогласным голосом провозгласил.
— Аве, цезарь! Как вы тут без меня?
Император отпрянул, замахал на него руками.
— С ума сошел. Всех грязью забрызгал! Что, теперь назад в моечную?
— Почему бы нет, повелитель! — весело отозвался Лет. — Я, например, с удовольствием. В Карнунте мне рассказали удивительную банную историю, обхохочешься! Ба, какие люди. И ты здесь, Бебий! Вот так встреча. А то я уж подумал, не превратился ли ты в медведя в своей Моравии?
Коммод взглядом осадил его. Выказав неудовольствие и, наполнив взгляд величием, спросил.
— Что за история?
— О том, как некий городской декурион* (сноска: Декурион (здесь) — член совета городского самоуправления), мужичонка тщедушный, отправился в общественные бани, захватив с собой женскую одежду. Не знаю, кто перепутал, домашний раб или рабыня. А может, сама жена? Нравы у местных дикие. Следует добавить, что жена у магистрата была баба здоровенная, почти как Клиобела. Кстати, — обратился Лет к сопровождавшему цезаря спальнику, — как твоя полюбовница?
— Ах, господин, — вскинул руки Клеандр, — если бы она была только моя полюбовница, это еще полбеды. Теперь она Венера Виндобонская.
— Что творится в Виндобоне! — изумился Эмилий. — Здесь объявилась своя богиня — покровительница? И я ничего не знаю!? Это обидно, цезарь, держать в неведении своего лучшего легата.
Коммод поджал губы.
— Не слишком ли высоко метишь, Лет? Лучшим легатом в армии считают Лонга. Хотя, кто знает, может, ты и прав. Ты, безобразник, не томи. Что насчет магистрата?
— Если есть желающие дослушать эту историю, а также другие, например, о том, как некий гражданин обнаружил, что его дочь, спавшая на веранде, руками поймала соловья, прошу в парилку. Полчаса, цезарь, и я вновь буду чист, умыт и послушен, как малое дитя.
Коммод вздохнул и, поколебавшись, распорядился.
— Прежде расскажи о соловье, тогда будет видно, стоит ли нам всей компанией вновь смазывать тела маслом, потеть, смывать пот, отдаваться рабу — массажисту, слушать твои байки или полезней будет вкусить сытую и здоровую пищу?
— Охотно, государь, — воскликнул Лет. — С некоторых пор, Луций, у молодых девиц в Медиолане (Милане) возникла мода слушать по утрам соловьев. Неподалеку от этого города жила девица, весьма приверженная велениям моды. Однажды она спросила у родителей разрешения спать на открытой веранде, чтобы не пропустить утреннее пение этих сладкоголосых птах. Дочь была единственным ребенком, и родители, очень любившие ее, дали согласие. С тех пор девица укладывалась на ночь на открытом воздухе.
