— Не желает ли господин завтра отправиться на охоту?
— По такой жаре? И кто поведет меня? Матерна я видеть не хочу. — Коммод замер, подергал пальцы. — Слушай, раб, может, похитить Кокцею? Прямо сейчас. Послать людей, захватить ее спящую, разомлевшую… То‑то она удивится?
Он вскочил с ложа, заговорил быстро, горячо.
— Сам поеду! Одежду, маску, оружие, коня!.. Поднимай Витразина, верных людей. Саотера не буди, расплачется… — голос императора обрел силу и звонкость
— Не выйдет, — возразил Клеандр.
— Что значит не выйдет? — машинально повторил император. — Почему не выйдет?
— Ее не найти, она прячется по ночам. Ее охраняют дружки Матерна, все храбрые и умелые бойцы. Они призовут на помощь соседей — ветеранов. Ты рискуешь головой.
— Глупости! Они не посмеют поднять руку на цезаря.
— Посмеют, господин. Здесь не Рим, где каждый сам по себе. Здесь все друг друга знают, многие легионеры из местных. Как они посмотрят на повелителя, который вламывается в их дома?
— Ты смеешь угрожать мне?!
— Смею, господин. Пока не распалился окончательно, выслушай, потом лишай головы.
Коммод сел на постель, схватился за голову, принялся раскачиваться из стороны в сторону.
— Юпитер Всемогущий! Магна Матер! Великая Юнона, ты, потрясающая копьем Минерва! Изида, демоны ее раздери, вместе со всеми Митрами, Сераписами — Асклепиями и Гермесами Трисмегистами!.. Сколько можно меня учить!.. Каждая собака из подворотни считает своим долгом облаять меня. Каждый червь, едва высунув голову из‑под земли, начинает советовать, грозить, предрекать.
Клеандр опустился на пол у его ног, обнял его за колени, порывисто вздохнул.
— Все так, Луций. Еще не время ни тебе жить, как хочешь, ни мне править, как я хочу.
— Ты опять за старое? — уныло спросил император.
— Да, господин. У нас нет выбора. Здесь, на границе, мы на виду. Здесь даже Матерн позволяет себе тявкать на великого цезаря, а мы терпи! Не можем даже распорядиться, чтобы верные люди заткнули ему пасть в темном углу. То и дело повторяет — мол, никто не давал права римскому гражданину измываться над римским гражданином
— Не понял? — Коммод поднял голову, грозно глянул на спальника.
— Он имеет в виду тебя, Луций, и свою подлючку — сестру. Верные люди доносят, что грозится отомстить. Теперь, когда Кокцея вернулась домой, совсем ополоумел. Оружием он владеет неплохо, метко стреляет из лука. Для него перелезть через стену — плевое дело.
— Распять негодяя, как дерзкого раба!
— Ага, распять! Озлобить армию в преддверии похода?!
— Я не собираюсь воевать ни с квадами, ни маркоманами, ни с каким‑либо другим варварским племенем. Я вышибу из них мирный договор и протолкну его на военном совете.
— Да, вышибем и протолкнем, но не сразу. Если не испортим дело поспешными и непродуманными действиями. Сейчас все висит на волоске — либо мы «стариков», либо они нас. У Сальвия три прикормленных им легионов, у Пертинакса два.
— У Помпеяна? — спросил цезарь.
— Помпеян как пес предан тебе. Ты его единственная опора в жизни. Правда, он стар, но кто из нас, — он поднял глаза, преданно глянул на императора, — без греха. Он, можно сказать, вырастил тебя — отец‑то все в отлучках, на войне. Помепеян никогда не выступит против тебя. Впрочем, также как и Пертинакс, и легат Вифинии Клодий Альбин, Максимин или наместник Каппадокии Марций Вар. Вряд ли кто‑нибудь из них решится на мятеж, но они, господин, испытывают сомнения. Беда с Сальвием Юлианом.
— Что‑нибудь конкретное? — тихо спросил Коммод.
— Нет, владыка. Но в любом случае три легиона Сальвия Юлиана — это сила. Стоит их только раззадорить, убедить, что воевать придется за правое дело, да еще наобещать золотые горы, — боюсь, вместо торжественного, с помпой, возвращения в Рим нам придется драпать в столицу. Имей в виду, что Пертинакс все‑таки испытывает сомнения. Ты очень верно поступил, что ни словом не обмолвился о деталях этого договора? Зачем им знать о золоте, о янтаре? Если поход будет неудачным, он может склониться в сторону Сальвия.
— Если поход будет неудачным, Бебию и Квинту отрубят головы.
— Это само собой, но положение будет трудно исправить. Если мы к тому же начудим с Кокцеей и восстановим против себя рядовых легионеров, будет совсем худо. А вот язык Матерну действительно следует укоротить.
— Что‑нибудь придумал?
— Отослать бы его под благовидным предлогом куда‑нибудь подальше, — задумчиво поделился Клеандр. — Например, в Аквитанию или еще дальше, в Испанию. Только отправить не одного, а всю когорту этих храбрецов — контариоров. Кстати наместник Аквитании доносит, что в его провинции разгулялись разбойники. Пусть всадники усмирят их.
Коммод кивнул.
— Это ты верно надумал. И другим будет урок. Не болтай лишнего, мы все слышим и видим. Умные догадаются, а глупых, — тех, кто не умеет держать язык за зубами, — будем учить. Не поймут со слов, научим кровью. К тому же убедим варварских князей в том, что играем честно. Если отсылаем войска с границы, значит, с войной не спешим. Всю алу?
— Конечно, и добавь к ней вспомогательную когорту, чтобы все прошло гладко. Пусть отряд поведет Переннис. Пусть проветрится.
— Ты опять за старое?
— Тогда скажи, господин, почему Тигидий ни словом не заикнулся о желании принять участие в походе?
— Он готов выполнить любой мой приказ.
— Вот и прикажи отправляться в Аквитанию.
Коммод вскочил, начал расхаживать по комнате, подергивать пальцы. Наконец воскликнул.
— А что? Это даже интересно. Почивает в своей нищей хибарке, видит сны, рассчитывает на милости, на трибуна в преторианской гвардии, а то еще куда‑нибудь выше метит — и вдруг приказ топать в деревню, в глушь, в провинцию! Го — одится!.. Немедленно вызывай Тигидия! Поговоришь с ним, а я тайком послушаю.
— Не рабское это дело, господин, отдавать приказания римскому префекту.
Император задумался.
— Хорошо, поднимай Витразина. Секретарь он или нет?
Он тут же вскочил, рысцой пробежался по комнате, радостно подергал пальцы.
— Это будет потеха из потех! — воскликнул Коммод. — Витразин спокойно дрыхнет. Вдруг топот, стук в дверь, шум, крики! Вставай, Витразин, цезарь срочно требует тебя к себе! Я сам проору что‑нибудь хамское — измененным, конечно, голосом, — чтобы у сынка гладиатора сердце в пятки… Вызывай наряд, не менее десятка преторианцев, с факелами, обязательно с центурионом во главе, при полных регалиях. Пусть поют трубы. Тревога, тревога! Затем беготня, удары в дверь рукоятками мечей. Подъем!! Замечательно! Я сам распоряжусь.
