Тертулл оцепенел, замерли и Публий Витразин, и спальник. Стало слышно, как по залу летала муха. Император проследил за ней взглядом, начал подкрадываться и, дождавшись, когда насекомое сядет на стену, доблестно прихлопнул ее изящной мухобойкой с резной костяной ручкой. Не поворачивая головы, Коммод подал голос.
— Шучу.
Затем, повернувшись, заинтересованно спросил.
— Нет, серьезно, что ты собираешься делать сегодня вечером? Можешь остаться во дворце, здесь тебе найдут более достойное помещение. Расскажешь еще что‑нибудь столь же замысловатое.
Тертулл неопределенно двинул руками. Он и рад что‑нибудь ответить, если бы знал что. Наконец прокашлявшись, сипло выговорил.
— Государь, сегодня мне будет не до коварных планов.
— Что так? — заинтересовался Коммод.
— Сегодня я приглашен к Бебию. Придет Лет, мы втроем отметим мое возвращение. Восемь лет назад мы втроем явились к вашей матери Фаустине, чтобы обсудить, как помочь несчастной Марции? Твоя матушка, цезарь, предложила выкрасть ее. С того разговора и начались наши хождения по мукам — ссылки, изгнание, мятеж Авидия Кассия, смерть божественного Марка. Восемь лет, а, кажется, полжизни прошло, — голос у него дрогнул. — Теперь, как видно, круг замкнулся. Это случилось по твоей воле господин, в твое царствование.
Коммод схватился за голову.
— Юпитер всемогущий! Геркулес Непобедимый!! С вами еще был Сегестий, телохранитель моего отца. Помнится, я еще предложил вам свою помощь, но вы отвергли ее.
Он внезапно заливисто от всей души рассмеялся и добавил.
— Я все помню. Как, например, ты не вылезал из спальни моей матушки, — заметив испуг на лице стихотворца, успокоил его жестом. — Не бойся, меня это трогает не более чем нравоучения Помпеяна. Слушай, так ведь я полноправный участник тех событий и поэтому имею полное право принять участие в вашей пирушке. Свою долю выпивки и угощения я внесу.
— Как прикажешь, государь, но Бебий предупредил, что ничего приносить не надо. В доме Лонга всего вдоволь. Клавдия Максима заказала огромного копченого осетра, доставленного с берегов Меотийского озера (Азовского моря). Его подадут заправленным оливковым маслом, уксусом и горчицей.
— Ты раздражаешь мне печень! — воскликнул Коммод. — Как это глупо с твоей стороны отказываться от императорских даров. Ничего, от фалернского даже наш гордый Бебий не откажется. Клеандр, прикажи захватить! Что ты морщишься, Тертулл? Уже загордился? Не по душе моя компания? Кстати, можешь называть меня Луций.
— Слушаюсь, Луций. Дело не в гордости, а в данном мною слове.
— Ну‑ка, ну‑ка? — уставился на него император.
— Бебий просил, чтобы все было тихо по — семейному. Помянем Сегестия, пожелаем доброго вдове Виргуле.
— Я что штурмом собираюсь брать его дом? — пожал плечами император.
Тертулл помялся, потом предупредил.
— Мы решили обойтись без музыкантов, флейтисток, фокусников. Без пения труб и боя барабанов.
Коммод хмыкнул.
— Так бы и сказал. Мне самому все эти славословия порядком надоели. И то верно — явимся пешком, без факелоносцев, глашатаев, ликторов. Вино без нас доставят, — лица прикроем накидками. Так подозрительней. Шучу, шучу…
До сих пор сдерживающий голос Публий буквально простонал.
— Луций, я тоже хочу с вами.
— Обойдешься. Займись бумагами. Там соберутся воины, будут вспоминать минувшие дни, а какой из тебя вояка.
— А как же Тертулл?
— Он будет нашим Гомером. Будешь, Тертулл?
— Так точно, господин.
Коммод, прищурившись, глянул на него, спросил совсем не к месту.
— Я смотрю, ты очень не хочешь вновь быть изгнанным?
— Очень не хочу, Луций.
— Ну — ну. Тогда старайся. Да, если мы пойдем без рабов, тогда ты потащишь мешок с золотом.
— Слушаюсь, цезарь.
Глава 3
Вечер прошел на редкость удачно. Присутствие цезаря не нагнало страха, не омрачило праздник. Он даже позволил обеим дочерм Бебия — девочкам — погодкам Сабине и Матидии, а также мальчишке, покататься у него на спине. Дети визжали от удовольствия. Мальчик — его тоже звали Луцием — буквально лип к тезке. Подобные знаки внимания были явно по душе Коммоду. Император вел себя на редкость примерно — разговаривал запросто, не прыгал с угроз на объявление милостей, не дергал себя за пальцы, не пялился на расцветшую к тому времени Клавдию, жену Бебия. Он взял с нее слово, что Клавдия сосватает ему достойную невесту. Пора, мол, и цезарю жениться. Лет тоже выразил желание обзавестись супругой, вот только денег маловато.
Коммод сразу оборвал его.
— О делах ни слова. Дайте мне, наконец, отдохнуть от пурпурной тоги. Если бы вы знали, как приятно посидеть в семейном кругу, среди людей близких отцу и матери. Где твоя мать, Клавдия? — обратился он к хозяйке дома.
— Здесь, живет с нами, — несколько смутилась Клавдия. — Присматривает за девочками и… — она помедлила, потом добавила, — за маленьким Луцием.
— За этим шустрым негодником, который посмел влезть на меня как на пальму? Постой… — он на мгновение замер, словно вспомнил что‑то. — Это не?..
Клавдия перебила его.
— Господин!
Император удивленно уставился на нее. Бебий и Лет напряглись, у Тертулла отчаянно забилось сердце. Однако император вовсе не обратил внимание на дерзость Клавдии.
— Ту имеешь в виду?.. — он многозначительно глянул на жену Бебия.
Клавдия кивнула и тяжело вздохнула.
— И ребенок ничего не знает?
Опять кивок.
— И знать ему не надо. Но как‑то надо же ему объяснить. Кого‑то ему следует считать своим отцом?
— Сегестия, государь, — вместо жены ответил Бебий.
— У тебя золотое сердце, Клавдия. Я подарю тезке доход в тысячу золотых в год. И не говори, Бебий, что у вас достаточно средств. Не надо пренебрегать помощью, даже если она исходит от императора. Кстати, о золотых. Полюбуйтесь на нашу новую римскую монету, которую сегодня начали чеканить в моих мастерских. Тертулл, мешок у тебя с собой?
— Да, государь.
— Покажи новые золотые.
Стихотворец сделал знак рабу, и тот принес кожаный мешочек. Тертулл развязал горловину и вынул оттуда несколько новеньких золотых аурелиев, на аверсе которых четко рисовалась голова молодого цезаря в короне. Вид у него был надменный, даже презрительный, но сходство было отменное. Надпись гласил «имп цезарь Коммод». На реверсе — опиравшийся на палицу Геркулес. Палицу поддерживали два пленных германца.
— Прелесть, а не чеканка.
