Со временем, а особенно после того, как после посещения его дома императором он угодил в фавор, Бебий с удивлением обнаружил, что христианами в Риме уже никого не удивишь. Даже среди высших сословий приверженность к секте распятого уже не считалась редкостью.
Что оставалось делать? Смириться? Махнуть рукой и отправляться в Паннонию? Не разгадав загадки императорского письма оставить в Риме Клавдию и детей?
Как‑то ночью, за несколько дней до свадьбы императора Луция Коммода Аврелия Августа, после которой Бебия ожидал отъезд к месту службы, после долгих и спокойных ласок, которые он и Клавдия дарили друг другу — как будто в первый раз, — жену потянуло на воспоминания. Она рассказала, как они играли с маленьким Луцием в подвиги Геракла. Ей в ту пору уже было четырнадцать лет, девица на выданье, а он совсем мальчишка, пулявший в придворных стрелами с деревянными наконечниками.
— Знаешь, как больно! Наконечники тупые, а синяки оставляли с денарий. Когда он попал в меня, я погналась за ним по коридорам, настигла и отшлепала. Он так кричал, потом вдруг настроение у него сменилось, и он объявил меня царицей амазонок Ипполитой.
Клавдия, закинувшая руку за голову, вздохнула.
— С того дня он играл только в подвиги Геркулеса. Кем я только не была — и Ипполитой, и Мегарой, и Омфалой, и Деянирой. 9 Совсем ребенок, а уже лез под тунику. Требовал — раз он Геркулес, а я его законная супруга, значит, у нас все должно быть, как у взрослых. Такой простодушный. Я все думаю, что подарить ему на свадьбу?
— С той поры он стал менее простодушен и более жесток, — откликнулся Бебий. — Луций научился потешать глупцов и держать в напряжении проницательных. Подарок на свадьбу?.. Это, действительно, трудная загадка.
Пауза, затем муж спросил.
— Как ты посмотришь на то, чтобы отправиться со мной в Паннонию? Купим или построим дом в Сирмии. Мне будет спокойнее.
— Ты ожидаешь каких‑то несчастий? — забеспокоилась жена.
Бебий не ответил, перевернулся на правый бок, вздохнул и сомкнул веки.
Сродство мыслей — ему тоже не давала покоя мысль о подарке, который следует преподнести цезарю, — любовные радости, тишина в доме, оказались бесполезны против бессонницы. Не помог и любимый белый кот, впрыгнувший на постель и свернувшийся в ногах. Бебий лег на спину и глянул на расписанный амурами, толпившимися вокруг непомерно большой, сонной и соблазнительной Венеры, потолок.
Чем дальше в минувшее отступали события в Паннонии, тем бoльшее сожаление вызывал отказ наследника продолжить дело отца. В Риме взгляд Лонга окончательно прояснился, открылось то, что нельзя было различить при быстрой смене событий, вдали от столицы. Теперь, более чем когда‑либо, Бебий как человек государственный, опытный вояка, был уверен, что решению Марка выйти к берегам Северного моря и организовать две новые провинции альтернативы не было. Никакой мир, тем более видимость мира, не могли упрочить империю. Если массы варваров к востоку от Меотийского озера придут в движение, только хорошо укрепленный лимес сможет остановить их, и первейшим условием непробиваемости границы являлась ее длина. Нынешний оборонительный вал по Рейну и Данувию составлял более пяти тысяч миль — расстояние непомерно громадное. Его укрепление и оборона — неподъемный груз даже для такого богатого государства как Рим.
Рубеж по Карпатам и по Вистуле оказался бы намного короче и составил бы всего‑то несколько сотен миль, причем оборонительные сооружения опирались бы на гористую местность, а реки, стремившиеся с юга на север сами по себе создавали естественные препятствия для продвижения на запад. Это означало, во — первых, возможность построения глубоко эшелонированной обороны; во — вторых, значительное уменьшение потребности в войсках. Сокращение армии на пять — шесть легионов позволило бы ощутимо урезать государственные расходы. Это, конечно, трудное решение, но Марк был готов к нему. Для него не существовало выбора между долгом и желанием.
Рано или поздно варвары придут, в этом уже никто не сомневался. Они уже зашевелились. Коммод не может этого не понимать. Выходит, он бездумно решил поиграть с Фатумом? Откуда такая уверенность, что в ближайшие годы нашествия не случится? Дальше что? Трава не расти? Неужели он, вопреки всем усилиям, приложенным Марком для его воспитания, вопреки традициям славного рода Антонинов — Аврелиев решил, что на его век спокойной жизни хватит, так что можно беззаботно шляться по кабакам и лупанариям, изображать из себя Геркулеса, портить девственниц?.. Что пытался доказать Коммод, распространяя небылицы о своем родстве с Геркулесом? Не в силах взойти на небо посредством героических, по человеческих по сути деяний, он решил разыграть гигантское шоу, в котором аплодисменты многочисленных зрителей должны стать решающим доказательством божественного происхождения главного героя? Но в таком случае кто здесь зрители, а кто актеры?
Это была убийственная для Города и для него лично, Бебия, политика. Рим видал всякое — и певца на троне, и свихнувшегося Калигулу, и гражданские войны, превращавшие цветущие города Италии в пустыню. Когда нагрянут варвары, когда запылает его дом на Целийском холме, будет поздно искать виноватых. Но что он мог поделать? Лучшие полководцы в Виндобоне пытались втолковать Луцию, что к чему. Результат нулевой. Однако сколько не отворачивайся от насущных государственных забот, они все равно заявят о себе. Кому‑то придется заняться обороной границ, строительством дорог, хозяйством, подвозом хлеба?
Уж, конечно, не божеству!
Бебий перевернулся на другой бок, глянул в потолок, прогнал кота, пытавшегося пролезть в промежуток между ним и Клавдией.
Как подсказывает история, в исполнителях нехватки не будет, и все в цвет с вольноотпущенниками Коммода, главными управляющими государством, с этими жадными и хваткими, наглыми, оборотистыми и бесчестными, безродными и упертыми дельцами. Бебию трудно будет с ними столковаться. Рано или поздно они раздавят его.
Как же быть?
Об отставке даже думать не хотелось. Досуг вряд ли скрасит его годы, он не из тех, для кого хозяйственные заботы составляют смысл жизни. К тому же, как свидетельствуют анналы, попытка укрыться в кругу семьи, прикрыться имуществом, еще никого не спасли от гнева императора.
Трудно сказать, сколько минут Бебий лежал, бездумно разглядывая потолок, едва проступающие в тусклом свете масляной лампы дебелые очертания Венеры — боялся подвести итог долгим бессонным размышлениям.
Ответ напрашивался сам собой. Задолго до правления Коммода. его сформулировали Юлий Виндекс, Сатурнин, Гальба, Марк Отон, Авл Вителлий. Тот же счастливчик, тугодум и юморист Веспасиан приложил к этому руку. Кому‑то повезло больше, кому меньше, но смысл решения от этого не менялся. Нерадивый император или, что еще хуже, тиран, уже не может считаться легитимным правителем и требует замены. Бебий был уверен — о том же размышляли и Публий Пертинакс, и Сальвий Юлиан, и Септимий Север, и Клодий Альбин. Теперь и ему, наместнику обеих Панноний, эта мысль впору. Но в таком случае Коммод, полагающий, что главная опасность для правителя всегда исходит изнутри, тоже прав, как были правы умнейший и проницательнейший Тиберий, безумец Калигула, гуляка Нерон и умница Домициан. 10
