Мы все рассмеялись. Граф буквально зашелся от смеха, однако даже эта удачная шутка не успокоила Жанну. Граф Сен-Жермен в её представлении был человек необыкновенный и готовый на всякие проказы, угодные дьяволу.
Какое было время! Золотое, больше сказать нечего. Мой супруг в то время увлекся одной молоденькой артисткой из Французского театра. Жили мы в одном доме, но порознь. Встречались утром за завтраком, случалось, вместе шли к обедне — на этом наши супружеские обязанности были исчерпаны. Чтобы не наскучить друг другу, мы спали в разных комнатах, и ласки Сен-Жермена были не в пример учтивее и приятнее, чем грубоватые и несколько провинциальные ухватки моего супруга, к которым он, по-видимому, привык, обращаясь с девками вроде этой Терезы Анжелики Обри, которая в безумную пору якобинского террора исполнила роль Богини Разума. Представляете, новая Богоматерь объявилась! Этакая Афина-Паллада, крестившая чернь и наделившая их «разумом»!
…Граф Сен-Жермен, он же господин Сен-Ноэль, принял мою задумчивость за робость и нежелание подвергаться опасности быть отправленной в Бастилию. Он деликатно предложил мне.
— Подумайте над моим предложением. Я в Париже инкогнито и вас прошу оставить мой визит в тайне. Если почувствуете в себе решимость поддержать меня, свою королеву и короля, приходите завтра в церковь на Сен-Оноре — ту, что в монастыре якобинцев. Я буду вас там ждать в одиннадцать часов.
Он ушел. Как всегда провел мою милую Жанну. Она потом удивлялась, как же он исчезает? Словно сквозь землю проваливается.
Я же весь день размышляла над словами моего друга. К стыду своему должна сознаться, что ему удалось перепугать меня до смерти. До той минуты я никогда не задумывалась, что топор уже вознесен над нашими головами. Франция казалась такой спокойной, мирной. Простолюдины — или как мы их назвали в своем кругу, «лягушки» — по-прежнему дружно квакали, завидев на улице карету того или иного вельможи, бежали за ним толпой. Для них не было большего наслаждения, чем криками выражать одобрение одному министру и гнев и негодование другому. Но взять в руки оружие, взбунтоваться! Не сошел ли милый Сен-Жермен с ума? Полдня я не могла найти себе места. Да как они смеют! Божьим установлением все люди разделены на благородных и трудоспособных. Неужели среди «лягушек» найдется такой смельчак, который бросит вызов небесам?
И все же в душе я сознавала правоту Сен-Жермена. Что, как, не могу сказать, но жуть, овладевшая душой после его ухода, постепенно начала обрастать слышанными в свете фактиками, подтверждающими его слова, слухами, долетавшими из провинции. Что далеко ходить, в моем родном Лангедоке вооруженные вилами, косами, дубинами крестьяне сбегались в города и там заставляли землевладельцев и торговцев, привезших зерно на рынок, продавать хлеб по «честной» цене. В Пенье некоего дворянина заставили «подписать акт, в котором он отказывался от взимания всяких податей». Народ безумно вообразил, что он — все и все может, ввиду того, что король якобы желает уравнения сословий. Задним умом все бывают крепки, но именно в тот день я в первый раз по-настоящему испугалась. В любом случае, я обязана была сообщить королеве о предостережениях Сен-Жермена. Это был мой долг.
На следующее утро я отправила Жанну в назначенное место и попросила передать графу, что берусь устроить его дела.
— Как вы и приказали, мадам, — добавила Жанна, — я от вашего имени спросила его, не собирается ли он обосноваться в Париже? Вы знаете, что он ответил, — Жанна недовольно поджала губы. — Он сказал, что это не входит в его планы. «Столетие пройдет, — он так сказал, — прежде, чем я вновь появлюсь в этих краях». Каково, мадам?
Я невольно рассмеялась — ах, какой проказник, наш милый чудо-человек! Прожил к тому моменту более сотни лет и желает еще. Это было чуточку нескромно.
Графиня очнулась, глянула на себя в зеркало. На лице ещё сияла улыбка. На сердце была необыкновенная легкость, каждое воспоминание о Сен-Жермене, придавала ей телесную и духовную силу. В такие минуты она мирилась со своим возрастом, с большим энтузиазмом смотрела на текущую вокруг, мало занимавшую её жизнь. Все вернулось на круги своя! Во Франции вновь правят бал Бурбоны, Людовик XVIII, брат несчастного Луи XVI, казненного якобинцами, хозяйничает в Версале, его брат Карл зверствует в стране. Все суета сует. Теперь ей хватало опыта разглядеть впереди новую революцию. Реставрация — это нонсенс. Ни Луи XVIII, взошедший на престол после падения этого ужасного Наполеона, ни его наследник Карл не понимают, что нельзя дважды войти в одну и туже реку. Но, храни меня Бог, нового ужаса мне уже не доведется увидеть.
Что же касается графа Сен-Жермена? Старушка перелистала уже готовые страницы своих воспоминаний. Ага, вот она, заметка, собственной рукой приколотая булавкой к листу. В этом отрывке упоминается о пророчестве, сделанном Сен-Жерменом в 1793 году.
В ответ на расспросы графини, доведется ли им ещё встретиться, тот заявил.
«Нас ожидает пять встреч, не более».
А вот этим абзацем старушка решила закончить главу, касавшуюся графа Сен-Жермена:
«Я виделась с Сен-Жерменом ещё не раз, и всякий раз в каких-то ужасных обстоятельствах. Каждая встреча вполне сопрягалась со случившимся в тот день. Представьте, я виделась с ним в день убийства королевы; накануне 18 брюмера; через день после расстрела герцога Энгиенского; в январе 1813 года; и в канун убийства герцога Берийского. Жду с нетерпением шестой встречи, если на то будет воля Божия».
[103]
Ах, граф в каких бы краях вы ныне не обитали, этот пустой, нестерпимо долгий 1821 год будет для меня последним. Неужели я никогда больше не увижу вас?
[104]
Старенькая графиня с трудом поднялась из кресла подошла к окну и заплакала.
Глава 6
Из устных и письменных воспоминаний графини д'Адемар…
