— И… когда же вы родились?
— Ваше величество должно простить мою слабость — я не люблю говорить о своем возрасте. Это несет мне одни лишь несчастья.
— К сожалению, — вздохнула Мария-Антуанетта, — сведения, публикуемые в Королевском альманахе, не дают мне возможности скрыть от других мой возраст. Я понимаю вас, монсеньер. До свиданья. Теперь все будет зависеть от воли короля.
На этом аудиенция закончилась. Возвращаясь в мои апартаменты, граф долго молчал, а я перебирала в памяти все, что услышала в этот вечер. Я хотела как можно подробнее записать весь разговор. Сердце подсказывало, он не останется без последствий. Расспрашивать, какие именно последствия ждут нас обоих, я не решилась. В тот момент, когда за нами закрылись двери и мы оказались в прихожей, Сен-Жермен неожиданно выговорил.
— Теперь, мадам, я буду вынужден покинуть вас на долгое время. Уже завтра я покину Францию.
Я удивленно посмотрела на него. Неужели он научился читать чужие мысли? От него всего можно было ждать. Граф тихо рассмеялся.
— Нет-нет, Люсиль, я не собирался читать ваши мысли. Все, что сейчас происходит в вашей прекрасной головке, написано у вас на лице. Жаль, что я вынужден торопиться, — и он взял меня за руку.
Я не убрала её. Какая-то тревога, страх и отчаяние охватили меня, заставили сжаться сердце. Я даже позволила себе прижаться к нему.
Он обнял меня и сурово продолжил.
— Королева передаст супругу все, о чем я сообщил ей, а тот, в свою очередь, тут же слово в слово повторит сказанное господину Морепа. Выписать ордер на мой арест дело нескольких минут. Король не сможет отказаться и подпишет его. Первый министр убедит его, что такой проходимец, как я, никогда не скажет всего, что он знает. Что сведения добыты каким-нибудь нечестным путем, ну и далее в таком же духе. Королю этого будет достаточно. Он имеет превратное представление о пользе дела. Полезным он считает то, что помогает ему держать голову, спрятанной под подушку. Я не имею ни малейшего желания оказаться в Бастилии. С меня достаточно.
— Вас пугает застенок? Вы сможете в любой момент улизнуть из Бастилии через замочную скважину.
— Я предпочитаю не прибегать без крайней необходимости к подобным методам.
Граф поцеловал мне руку, более ничего…
— Прощайте, мадам.
— А если король все же пожелает принять вас?
— Я тотчас вернусь.
— Но как вы узнаете?
— У меня достаточно способов, чтобы узнать об этом. Не волнуйтесь…
— Но как теперь быть мне. Вы обещали, что моей репутации ничто не будет угрожать.
— Так и есть, они охотятся за мной. Вы вне подозрений.
— Но если я вне подозрений, может быть, вы поднимитесь ко мне?..
— Ах, Люсиль, вы испытываете меня! Поверьте, у меня действительно нет ни минуты.
Я, помнится, вздохнула. Он всегда уверял, что за всю свою жизнь не сказал и слова лжи. Удивительная щепетильность для человека, который официально похоронен, но в то же время разъезжает по Парижу, обладающего десятком, а то и двумя, различных имен, пользующегося баснословным богатством, источник которого никто не может раскрыть. Тем не менее я верила ему. Меня до сих пор радует знакомство и близость с ним. Наше знакомство приобщило меня к чему-то до головокружения непонятному, к неразгаданной загадке, а это такая редкость среди фальшивых жестяных тайн и секретов, которыми буквально напичкано наше время.
Он переоделся в дальней комнате и быстро удалился. Граф и на этот раз оказался пророком. Часа через три в дверь постучали. Это была госпожа Мизери. Вид у неё был испуганный.
Глава 7
Жанна подняла меня из-за письменного стола. Я так и вышла к первой статс-даме в халате.
— Мадам, — обратилась она ко мне, — вас просят немедленно подняться в покои королевы.
— Позвольте мне переодеться.
— Да, конечно.
Пока я надевала приличное платье, успела шепнуть Жанне.
— Найди Лароша, возьмите мою прогулочную карету и без промедления отправляйся на улицу Сен-Северин, дом госпожи Бартини. Предупреди графа, что меня срочно вызвали к королеве.
Мария-Антуанетта встретила меня в той же самой комнате. Рядом с ней, сидевшей за фарфоровым столиком, стоял король. Её величество показалась мне немного смущенной, Людовик XVI, наоборот, приветливо улыбнулся мне. Он сам подошел ко мне, поцеловал руку — при желании он мог быть чрезвычайно милым.
— Госпожа д'Адемар, — сказал он погрозил мне пальцем, — что же вы наделали со своим магом? Кстати, где он теперь?
Сердце у меня упало.
— Вы имеете в виду графа Сен-Жермена? Он отправился в Париж.
— Ваш подопечный всерьез встревожил королеву. Скажите, а наедине с вами он больше ничего не говорил? Может, упоминал какие-нибудь имена?..
— Нет, ваше величество. В присутствии королевы он был куда более откровенен, чем со мной. Он просил меня всего лишь устроить ему аудиенцию у её величества. Разве что настаивал, что дело не терпит отлагательства, что видит в этом свой долг. Простите, ваше величество, я тоже решила, что мне нельзя оставаться в стороне, если короне действительно угрожает опасность.
— Я вас ни в чем не обвиняю, но впредь будьте более осторожны и поберегите покой королевы, чтобы нам не пришлось усомниться в вашей преданности. Во всем виноват этот чужестранец, который посмел в недопустимой форме предрекать конец монархии исходя из совершенно невероятных предположений о росте недовольства в стране. Мы имеем полные и всеобъемлющие сведения о действительном положении дел. В созыве Генеральных Штатов нет ни малейшего повода для беспокойства. Могу вас уверить, что до конца этого столетия ничего серьезного во Франции случиться не может. И даже это полбеды!.. Куда больше меня волнует его откровенная предвзятость к господину Морепа. Его так называемые претензии свидетельствуют, что он вполне мог оказаться участником какой-нибудь дурно пахнущей интриги против этого достойного человека. Как раз господин Морепа готов пренебречь личной враждой и протянуть руку любому искреннему поклоннику монархии. Если, конечно, намерения вашего графа в самом деле искренни. Я переговорю с Морепа по этому вопросу и, если он посоветует мне встретиться с Сен-Жерменом, я, конечно же, не откажусь. Собственно, и против господина Сен-Жермена я ничего не имею. Ему приписывают ум и выдающиеся способности во многих областях. Мой дед
[110]
любил его общество. Он доверял ему некоторые важные дипломатические поручения. Но прежде, чем удостоить его аудиенции, я бы хотел напомнить, что вы, конечно, ни в коей мере не можете отвечать за последствия, и все равно я прошу вас впредь вести себя с большей осторожностью.
Прежний король всегда отличался необыкновенным великодушием. Может быть, он был несколько медлителен, а порой простодушен, но в благородстве ему нельзя было отказать. Говорят, что в молодости и трава зеленее и вода мокрее, но в ту пору понятие порядочности ещё имело вес в обществе. Мои глаза тогда наполнились слезами — я чувствовала некоторую вину, что действительно с моей помощью, пусть даже из самых лучших побуждений, мы с графом смутили покой королевской четы. И следом, вовсе неожиданно с каким-то злорадным удовлетворением я подумала, каким же прозорливцем оказался мой удивительный друг. Прощение, полученное от короля, его слова о том, что правительство держит полный контроль над ситуацией в стране, ни на чуточку не успокоили меня. Даже наоборот — при той трезвости мысли, какую выказал граф Сен-Жермен и неприемлемо мелочным отношением к сверхважному сообщению, чему я только что была свидетельницей, меня в тот роковой момент посетила холодная, вмиг прояснившая голову мысль — жди худшего! Следовательно, готовься к нему. Я благодарна Сен-Жермену за то, что ему удалось открыть мне глаза и теперь я живу в хорошем особняке, за мной числится порядочная рента. Я сумела допечь господина д'Адемара, ограничить себя в средствах — в сущности он был неплохой человек — и нашей семье удалось сохранить состояние.
