Я сурово отчитал княгиню за недостойное предложение. Спросил, неужели она смогла бы снести подобное бесчестье? Наталья Петровна от души разрыдалась и заявила, что если невозврат карточного долга погубит мужа и семью, она готова пожертвовать собой.
«Денег я не дам, — предупредил я княгиню. — Они сведут вас в ад. Дайте мне слово, что вы никогда больше не подойдете к ломберному столу, и я открою вам три карты, на которые вы можете поставить сегодня вечером. Но только сегодня и только на один розыгрыш».
Она согласилась.
С тех пор мы только переглядывались в обществе, обменивались немногими словами, но сердце мое разрывалось от любви к этой женщине. К сожалению, возраст не позволял мне обожать её телесно. Спустя неделю меня навестил её муж и грустным голосом объявил, что в Париже ходят гнусные слухи обо мне и его жене, поэтому он требует удовлетворения.
«Вы его получите, болван! — заявил я ему. — Вместо того, чтобы дерзить мне и собирать слухи в этом Вавилоне, вам следовало немедленно покинуть Париж и честно служить её величеству Екатерине. Вам, наверное, наговорили, что я колдун и вы решили бросить мне перчатку? Тоже мне, Аника-воин! Вы Бога должны молить, чтобы я не принял ваш вызов всерьез. Вдруг я нашлю на вас порчу или, того хуже, немилость императрицы. Ах, Владимир Борисович, Владимир Борисович, женщины не любят мужей, которые позволяют колотить себя домашней туфлей. Увозите вы Наташу подобру-поздорову, на лето выезжайте в деревню. Ваша жена будет блистать в свете, но вы можете быть спокойны за свою честь — она вас любит и будет любить. Но все это только в том случае, если вы решитесь немедленно покинуть Париж. Вам сейчас следует вернуться на квартиры и простить её. Не унижая, не требуя бессмысленных клятв. Просто погладьте по голове и простите».
Голицын вспылил.
«На каком основании вы читаете мне нравоучения? Я полагаю это за несмываемую обиду!..» — и так далее. Одним словом весь набор пошлостей, которые позволяют себе российские аристократы в Европе.
Я спросил его.
«Владимир Борисыч, ответьте, как на духу. Вы верите, что я сказал вам правду? Верите, что поступить следует именно так, как я вам советую? Не спешите, подумайте».
«Да, — ответил он, почти не задумываясь, — ваш совет толков. Я сам намеревался поступить подобным образом, но, граф, разговоры…»
«Ах, Владимир Борисыч, неужели вы не понимаете, что наша дуэль окончательно погубит репутацию Натальи Петровны. Сейчас весь Париж только и говорит о её необыкновенной удаче. Это завистники и клиенты герцога Орлеанского распространяют грязные сплетни о неверности вашей честнейшей жены. И вы желаете им поддакнуть? Успокойтесь и поймите, если вы сейчас уедете, честь вашей жены останется неприкосновенной, но спустя много лет и в Париже, и в Петербурге ещё будут поминать её необыкновенное счастье, которое помогло сохранить семейное достояние. В противном случае гибель вашей семьи, моя гибель неизбежны».
Мы расстались, пожав друг другу руки. Никогда с тех пор я не видел Наталью Петровну. Еропкин, навещавший меня в моем убежище, привозил мне весточки от нее. У Голицыных родились три сына и две дочери.
Какие у неё были усики над верхней губой! Я не мог без волнения смотреть на них.
Он умолк, прошел на балкон и устроился там в кресле.
Джонатан некоторое время ждал его, потом положил перо, затушил свечи и тоже вышел на воздух. Размышления об удаче в картежной игре, которую могло обещать знание будущего, не давали ему покоя, но спросить, каким же образом графу удается туда заглядывать или высматривать карты в колоде банкомета, он не решился. Тягостно было на душе, не давала покоя встреча с посланцем барона. Только что услышанная история увлекла его.
Он тихо произнес.
— Эта история напоминает повесть в романтическом стиле…
Граф отозвался сразу, резко.
— Эта повесть не для вас, Джонатан. Вы же совсем не знаете русских. Даже французы и англичане, проживая с ними бок о бок, становятся немного… другими.
— Дикими?
— Нет, я иное имел в виду, но можно и так сказать.
Занималась заря, в небе таяли звезды. Граф, не мигая, долго смотрел в сторону восхода, глаза его были широко раскрыты, взгляд обессмыслился.
— Ваша светлость! — неожиданно испугавшись, окликнул его секретарь. Потом решился приблизиться, тронуть графа за плечо.
Тот вздрогнул. Сильно передернул плечами. Потом поежился и, не поворачивая головы, словно размышляя вслух, сказал:
— Окончание придется вычеркнуть. Ограничимся поездкой в Москву.
Потом повернулся в сторону Уиздома.
— На этом, мой юный друг, я полагаю на сегодня нашу работу законченной.
Джонатан и ухом не повел. Июльская ночь и на него произвела странное действие.
— Тройка, семерка, туз, — задумчиво произнес он. — Еще я вычитал в воспоминаньях госпожи де Оссе, что вам удалось убрать волосяную трещинку в бриллианте Людовика XV. В другом документе утверждается, что все парижские модницы пользовались вашими кремами и притираниями. А ещё вы были совладельцем красилен в Турнэ, где окрашивают кожи. Вы знаток химии, как её не назови, владеете тайной гипнотического воздействия, мастер в дрессировке змей. После окончания Семилетней войны прошло около восьмидесяти лет, но вы во плоти и крови сидите передо мной. А ведь в ту пору вам, судя по воспоминаниям знавших вас людей, было по меньшей мере полвека.
— Если это принесет вам счастье, Джонатан, я передам составы приготовления красок. Это полезное и доступное изобретение. Я напишу лорду Честеру и он поможет вам основать дело.
— Чтобы всю жизнь провести у красильных чанов, в смрадной лаборатории или за конторским столом, безостановочно треща счетами? Ваша светлость, я хочу побывать в Индии! Я хочу выяснить, в чем заключается ваша тайна? Зачем вы такой? Чей посланник? Почему природа так расщедрилась на ваш счет или это действительно Божий замысел?.. Только для того, чтобы устранить слабоумного Петра? Разве нельзя было отправить в Петербург какого-нибудь изворотливого проходимца или как-нибудь иначе избавиться от этого любителя крепкого английского пива? Сослать его в родную Голштинию. Чтобы он более не посягал на российский престол, прирезать ему Шлезвиг, до которого он был так охоч, и взять с него обязательство навсегда забыть о российском престоле?
— Это было исключено, Джонатан, — ответил Сен-Жермен.
— Тогда вот что я вам скажу, ваша светлость. Что касается рецептов ваших красок, у меня есть куда более выгодное предложение. Его мне сделал некий барон Ф. Этот бывший офицер конной полиции при Людовике XVII, с которым вы обедали в Пале-Рояле, оказывается, ваш старый знакомый. И большой поклонник. У него огромное количество документов, связанных с вашей деятельностью, но насколько теперь я могу судить, эти бумаги охватывают едва ли десятую часть ваших деяний. Понятно, как он жаждет получить в свои руки воспоминания Сен-Жермена, авторизованные и подписанные его рукой. Он будет очень огорчен, если не обнаружит в них рецепта эликсира жизни, описания составов красок, способов устранения изъянов в драгоценных камнях, изменения цвета жемчужин, кое-каких алхимических открытий, позволяющих вам видеть провидческие сны, искусства дрессировки змей, секретов королевских дворов Европы, истории создания общества вольных каменщиков, всяких куртуазных историй в духе Казановы. Но более всего его опечалит отсутствие секрета укрощения пчел.
