— Тебе отвечу, — также тихо выговорил Балату. — Ты должен знать. Набонид ненавидит нас, а Кир обещал отпустить нас в Палестину. Дал слово, он неожиданно громко засопел. — А его преемник Валтасар пирует во дворце на золотой и серебряной посуде, взятой из Иеруслимского храма.
Нур-Син отпрянул.
— Он посмел ограбить музей, который собирали Набополасар и Навуходоносор? Этого не может быть, проклятый иври, чтобы царь Вавилона посягнул на собранные там сокровища!
— Это только ты, Нур-Син, считаешь их сокровищами. Они же кощунствуют. Они разграбили собрание диковинок. Извлекли на свет священные трапезы, блюда, седмисвечные светильники, лампады, чаши, лопатки, вилки для вынимания жертвенного мяса, сами жертвенники, на которых рабы жарят мясо для Валтасара.
Его голос дрогнул.
Дальше двинулись молча, каждый размышлял о своем. Так, не проронив более ни слова, вошли в пределы Эсагилы. Здесь их проводили в дом, где располагались апартаменты главного жреца.
Обсудив вопросы передачи власти, собравшиеся в главном храме страны знатные особенно настаивали на том, чтобы Нур-Син добился у Кира твердого обещания не вводить армию в пределы Вавилона. Пусть ограничится тридцатью тысячами передового корпуса.
По дороге на север, сначала вдоль Евфрата, затем по правому берегу Тигра, Нур-Син не мог не признать разумность выдвигаемых условий сдачи города. Тридцать тысяч вражеских воинов можно удержать в повиновении и оградить жителей от грабежей, резни и насилия. О том, что произойдет, если двухсот пятидесятитысячная армия Кира ворвется в Вавилон, страшно было подумать. Другие пункты договора закрепляли автономию, которой город и страна могли пользоваться в решении внутренних вопросов. Торговля восстанавливалась с теми же пошлинами, которые сложились во времена Навуходоносора. Кир обещал не вмешиваться в сложившиеся ритуалы величания богов. Наоборот, он готов был короноваться согласно местному обычаю и прикоснуться к руке Мардука.
Нур-Син поражался — чуждый нравам и образу жизни властитель с уважением относился к накопленным за тысячелетия духовным сокровищам города, чьи искусные в обращении с числами звездочеты, путешественники и летописцы описали мир, проникли в тайны мироздания, а собственный, плоть от плоти царь вел себя на родине как в завоеванной стране, и все его слова о высоких целях, о приверженности традициям утопали в подлых и корыстолюбивых деяниях, прикрываемых толпой умников, кончивших ту же самую эддубу, что и Нур-Син.
Удивительны твои причуды, Всевышний! Странными путями ты ведешь черноголовых к свету. Ведь можно властвовать как Кир, почему же ты наградил царственностью самого недостойного? Почему разрешил ему дождаться своей очереди? Почему не осадил с помощью какой-нибудь хвори, не утопил в бассейне, не уронил кирпич на его голову?
Тревожила мысль, выполнит ли Кир договоренности после того, как его войска войдут в город? Вся предыдущие этапы завоеваний молодого перса свидетельствовала, что он нигде и никогда не нарушал взятые на себя обязательства. Все равно до той самой минуты, как ему позволили увидеть Кира, беспокойство томило Нур-Сина.
Кир повзрослел, украсился густой черной бородой, но любопытства не потерял, о чем сообщил Нур-Сину в первую очередь. Беседовали они больше о том, что свершилось на этой земле за те дни, что провели врозь. Правда, теперь больше говорил Кир, Нур-Син слушал. Царь изложил то, что знал об Индии, о греческих городах и умниках, называемых «философами», отличавшимися любовью к мудрости. Разумных людей, заметил Кир, среди них не много, но те, кто достоин этого звания, очень любопытны. С ним есть о чем поспорить.
— Ну, а как ты, Нур-Син? Помнится, жаловался на отсутствие потомства и нежелании из-за любви к жене брать наложницу.
Нур-Син, постаревший, измотавшийся за эти безумные годы, едва не прослезился. Помнит! О сыне помнит!..
— Теперь у меня есть наследник, — с гордостью похвастал он.
— Я рад за тебя. Огонь покровительствует тебе, Нур-Син. Когда твой сын подрастет, я жду его при своем дворе. Только учи его на совесть, чтобы, зная много, он не утратил любопытства к тому, что еще сокрыто завесой тайны.
Переговоров как таковых они практически не вели. Кир выслушал условия, выдвигаемые государственным советом, кивнул и внес только два уточнения.
— Все обязательства, взятые на себя твоими соотечественниками, Нур-Син, должны быть выполнены в точности, до дня и часа. Если кому-то взбредет в голову оказать сопротивление или нанести ущерб моей чести и моим воинам каким-то иным способом, я сочту возможным изменить договор. Далее, дань будет нелегка, но Вавилону по силам, в том я даю слово.
Нур-Син выслушал его, потом поднялся на ноги, сделал шаг назад и поклонился в пояс.
— Ты вправе этого требовать, господин.
На этом встреча закончилась. Кир предложил вавилонскому послу переночевать в его ставке и завтра отправляться назад. На прощание сообщил, что армия недолго простоит в Арбу-иле, так что пусть сильные в Вавилоне поторопятся. Когда тридцатитысячный корпус Угбару подойдет к городу, ворота должны быть открыты.
Воин из личной охраны Кира проводил посла за город к отдельно стоящему шатру, неподалеку от которого располагалась мидийская пехота, включенная в войско персов. Пока шли, в наступивших сумерках Нур-Син сумел разглядеть на улице спешившего ему навстречу калеку. Это был разъевшийся до внушительных размеров молодой человек в богатом одеянии, на голове персидская шапка. Лицо его показалось Нур-Сину знакомым. Он спросил у провожатого, кто это? Тот ответил, что юнец служит поводырем у одного из главных советников царя, слепого старика, совсем дряхлого, но не потерявшего бодрости духа. Царь разговаривает с ним редко, но подолгу. Говорят, что слепец царского рода, однако никто в армии не слыхал о такой стране, как Иудея.
Нур-Син затаил дыхание. Значит, старик-иври не ушел в Индию, пригрелся при дворе молодого правителя! Что ж, итог закономерен, кто-то должен рассказать Киру о дальних странах, лежавших на пути в Египет, о богатых портовых городах и людях, населявших их. Заодно научить покорителя верхнего мира искусству управления подданными. Пока, отметил про себя Нур-Син, уроки Седекии пошли на пользу любознательному персу. Может, он воистину прозрел?
Заинтересовавшись, он принялся расспрашивать сопровождавшего его воина, не было ли в армии выходцев из других стран, например из Вавилона. Как не быть, ответил воин, есть. Вон Шириктум и подчиненные ему халдеи, давным-давно прибежавшие в Экбатаны, спасаясь от гнева обезумевшего царя.
Упоминание знакомого имени вызвало у Нур-Сина тревогу. Он уже собрался было повернуть назад и прорвавшись к Киру, добиться включения в договор еще одного пункта, чтобы никто из сбежавших подручных Лабаши не имел права войти в город, но было поздно. Когда он поделился с воином своим желанием, тот уныло покачал головой.
— Как прикажешь, посол. Скоро ночь, а я сегодня еще не спал.
— Ладно, — махнул рукой Нур-Син.
