Его собственное положение, до опалы казавшееся вполне устойчивым и неколебимым, тоже резко ухудшилось. Со временем ему открылась страшная перспектива, которая ждала его в недалеком будущем. Хватило месяца, чтобы осознать, что без служебных харчей семья очень скоро впадет в бедность. Ранее причитавшееся ему от царского двора содержание покрывало все издержки ведения хозяйства, ведь получал он немало: в день декуму выдавали четыре сила
[18]
зерна, шесть — пива, а также варенье, сладкий хлеб из царской пекарни, говядину, баранину, рыбу, битую птицу и овощи, а также серебряные слитки. Случались и подарки к праздникам. Теперь пропитание приходилось закупать на свои деньги, а это влетало в копеечку.
По самым скромным прикидкам, той земли, которую он получил в награду и сумел прикупить за время службы, хватило бы на достойный прокорм только старшему сыну Рибату, а как быть с другими сыновьями? Всех их он готовил к армейской службе, но теперь этот путь был для них заказан. Прежняя надежда на то, что успеет добыть сыновьям доходные должности, теперь растаяла как дым и, следовательно, сохранить в одних руках семейную собственность его потомкам не удастся. Значит, необходимо пристраивать их по гражданской части или дать им возможность начать собственное дело. Но в таком случае раздел и продажа части земли тем более становились неизбежны. Такая перспектива угнетала его до колик в печени. Выходит, придется сгонять с земли семью Мусри, чьи сыновья уже который год обрабатывали ее на правах аренды. Был у Рахима прекрасный городской дом, имевший немалую ценность, были еще жилища в городской черте — он сдавал их в наем друзьям из своего прежнего кисира, с которыми когда-то служил на египетской границе. Плату брал небольшую, а теперь выходило, что если он не увеличит ее, придется продавать большой дом?
Устроиться куда-нибудь охранником? Кто же его, старика, возьмет? Какой купец решит доверить свое добро и жизнь подвергшемуся опале солдату. Рахим уже подумывал насчет того, чтобы напроситься на прием к Амель-Мардуку и выхлопотать у того какую-нибудь хлебную должность в городской администрации, а еще лучше в порту, однако попытка получить обещанные две мины серебра воочию показали ему, какие нынче порядки правят в Вавилоне. В государственной канцелярии ему в лицо рассмеялись, когда он, сгорая от стыда, возненавидев подступающую бедность, явился за причитающимися отступными.
— Декум, нынче денег нет. Приходи после ближайшего полнолуния, — в ответ на его просьбу и продемонстрированную глиняную табличку, заявил бойкий, прыщавый, натертый благовониями, младший писец.
Рахим побрел восвояси. Сил хватило, чтобы удержать себя в руках. Он попытался добиться встречи с Набонидом, в чьем ведении находилась эта канцелярия, однако тот отказался принять его.
После полнолуния ветеран вновь явился во дворец, и на этот раз денег не оказалось. Выхода не было — придется продавать большой городской дом и перебираться в одну из своих лачуг в предместье. Деньги от продажи можно было пустить в рост, однако занятие ростовщичеством вызывало у него отвращение. Правда, и на этот раз Рахим не стал спешить — решил все обдумать досконально, обсудить эту возможность со знающими людьми, например с соседом. Звали его Мардук-Икишани. Он торговал недвижимостью, снабжал кредитами купцов, собравшихся в дальние страны, а также не брезговал ростовщичеством. Этот в подобных делах чувствовал себя как рыба в Евфрате. Рахим как-то выручил его — в те поры декуму личной охраны царя стоило только поговорить с начальником городской стражи, следившим за порядком в Вавилоне, как все могло быть решено в пару минут. Икишани внимательно выслушал соседа, потом откровенно посоветовал Рахиму — лучше не суй нос в валютные операции. Откусят!
— Сдавай в наем жилища, — добавил он. — Продай, что есть ценное и без чего сможешь обойтись, прикупи еще пару домов. Крутись!.. Могу тебе ссуду предложить, и процент хороший: два к одному.
— То есть ты мне одну мину, а я тебе две? — спросил Рахим.
— Как водится, — развел руками Икишани. — Я же по-дружески.
— Не надо.
— Как знаешь. А что ты скажешь, если я посватаю твою внучку Луринду? Если мы породнимся, то тебе не надо будет ни о чем беспокоиться.
Рахим едва сумел удержать себя в руках и не ударить обнаглевшего вконец торгаша, решившего обтяпать свои гнусные делишки на опале некогда могущественного соседа. Дать волю рукам в его положении — это означало лишиться и дома, и любимой внучки. Икишани славился в Вавилоне как сутяга из сутяг.
— Я подумаю, — ответил ветеран соседу.
До вечера он не мог места себе найти, без конца бродил по огромному зданию, то и дело подходил к маленькому фонтану, устроенному в большом внутреннем дворике, следил за падающей прозрачной струей и все пытался обрести твердую основу для размышлений о том, как жить дальше. Предложение этого жирного крокодила выбивало почву из-под ног. Оно ясно обозначило меру падения Рахима. Обиду к тому же усугубляли проценты, на которых будущий зятек предлагал кредит. Обычный ссудный процент в Вавилоне в ту пору равнялся один к четырем, а если по-дружески, то один к пяти. Икишани, не моргнув глазом, запросил один к двум. Как быть с клятвами соседа, который столько раз твердил Рахиму, что никогда не забудет помощь, оказанную ему декумом!..
Неужели боги решили наказать Рахима? В чем же он провинился перед Мардуком? Почему отвернулись от него бог войны и охоты Нинурта и Син-Луна? Куда смотрит его покровитель Шамаш-Солнце, которому он никогда не жалел даров?
На следующий день в разговоре со старшим сыном Рибатом, отцом Луринду, Рахим осторожно обмолвился о предложении соседа. К удивлению декума, Рибат не только не возмутился, наоборот, сын обрадовался подобному выгодному сватовству. На раздраженный возглас отца, что ранее Икишани и в голову не пришло бы оскорбить подобным предложением начальника личной стражи царя, Рибат засмеялся.
— То раньше. А теперь нам бы хозяйство сохранить.
— Правильно ли я понял тебя, что ты готов отдать дочь за этого крокодила вопреки ее желанию?
— Стерпится — слюбится. Тем более что своим имуществом она будет владеть самостоятельно.
Рахим на мгновение прикинул, как в его пятидесятке посмотрели бы на солдата, который перед решительным сражением готов принять дары от неприятеля и миром разойтись.
— Хорошо, я подумаю, — ответил он.
* * *
Следующую неделю Рахим посвятил посещению городских храмов, где возложил дары богам, которых считал своими покровителями. На подношения не скупился. Начал с храма Мардука-Бела, величественной Эсагилы, в роскошно убранной целле которого возвышалось отлитое из золота изображение Создателя. Попросил Всесильного помочь ему, одарить самой малой толикой удачи. Потом посетил храм Иштар Агадесской, располагавшийся возле проспекта Айбур-Шабу, где передал богатые дары жрецам-энареям,
[19]
кумирню Нинурты, Сина-Луны в Новом городе, наконец, святилище Шамаша-Солнца на улице «Шамаша, защитника всех людей». Здесь оставил жрецу памятную глиняную табличку, чтобы тот при обращении к Шамашу во время торжественных церемоний не забывал поминать Рахима.
