Я остался один, как перст. Вспомнились стихи, сочиненные по случаю гибели Луринду, моей смоквочки.
Боже, отнял жену ты, отнял сына.
Боже, полную скорби прими молитву.
Точно воды речные, куда я иду, — не знаю.
Точно барка… где причалю, — не знаю…
Боже, упал я — подними меня, оступился — подай руку!
В водах спокойных ты мне весло,
В водах глубоких — правило…
[58]
Старик вздохнул, посидел бездумно. Скоро совсем смерклось.
Житель потемок, прочь из потемок! Один остался, впрочем, это тоже суета. Сердце порадовали звезды, вон их сколько высыпало. Разбежались стайками, улеглись созвездиями, указав для знающего направления на север, в Малую Азию, на восток, в Персиду, на запад, в страну Великой реки. Везде пришлось побывать. Обозначился зодиакальный путь. По нему, как утверждал мудрый Бел-Ибни, следует все живое. Скоро и я отправлюсь в путь. Что с собой возьму? Дом с собой не возьму, утварь с собой не возьму, землю с собой не возьму. Разве что посох, чтобы поспешать по небесному пути, может, удастся догнать смоквочку. Потом вместе поторопимся, попробуем настичь сынка. Он ушел далеко вперед, но все равно мы постараемся. Чем еще на небесах заняться? Жаль, что на этом пути никто не может остановиться, перевести дух, подождать родных и близких и далее вместе, одной семьей.
Меня питают надежды, это тоже суета. Ну и пусть! Догоню родных, перескажу им, что творится на земле. Я много знаю, я хранил царское слово. Не спешил уходить от лица его, не упорствовал в худом деле.
Сказал мудрый Син-лике-унини — для всякой вещи есть свое время и свой устав. Были дни, когда я угодил в милость, и Нериглиссар велел мне сопровождать его в походе.
— Ты знаешь людей, понимаешь языки горцев, тебе известна местность. Пойдешь со мной на Аппуашу, — приказал царь.
— Государь, я не военный человек, — ответил я. — Будет ли от меня польза в походе? У тебя достаточно толмачей, есть и офицеры, излазившие отроги Тавра, осмотревшие Киликийские ворота. Например, Акиль, Хашдайя.
— Можно смотреть и не видеть, слушать и не понять. Я доверяю тебе, Нур-Син, ты дурного не подскажешь. Я пока не выжил из ума и готов слушать дельные советы. Мне кажется, ты в состоянии мне их дать. Так, по крайней мере, утверждает Крез, а он не чужд мудрости.
Что было делать? Я оставил дом, Луринду и отправился в поход.
Осенью третьего года царствования Нериглиссара (557 года до н. э.) Аппуашу, царь Пиринду — горной области на юго-востоке Малой Азии, подстрекаемый Крезом, напал на соседнее царство Хуме, являвшееся союзником Вавилона и Мидии.
Получив известие о вторжении, Нериглиссар сразу поднял вавилонское войско и ускоренным маршем, налегке, направился на север, в сторону Харрана. Ветераны одобряли царя, подгоняли новобранцев, которых за эти годы в войске стало заметно больше. Шагай шибче, подбадривали они юнцов, ставь ноги уверенней, стреляй прицельней, руби смелее и не забывай подцепить горца копьем. На марше бородачи во все горло распевали песни — было весело. Некая невысказанная, но явно ощутимая, бодрящая аура подвисла над эмуку и кисирами, над малочисленным обозом, где везли разобранные стенобитные машины, над союзными и наемными отрядами. Помахавшие на своем веку мечами вояки делились между собой — неужто вернулось доброе старое время, когда Кудурру никому не давал спуска, гнал и гнал воинов вперед, на штурм приморских твердынь, к Великой реке, впадающей в Верхнее море, в горы к востоку от Тигра.
На марше «Эллиля» не пели, всему свое время. Распевали похабщину и строевые гимны. Судачили о царевиче, который на поверку оказался хлипок, следовал за армией в повозке. Отмахал денек на коне и слег с приступом ломоты в заднице. То ли дело Кудурру — этот с кисиром охраны даже в зрелом возрасте неделями мог не слезать с жеребца. На стоянках у костров пересказывали прежние байки, обсуждали новости из Вавилона, прикидывали, сдержит ли слово Нериглиссар, обещавший после похода наполовину скосить налог для семей призванных в армию шушану.
В лагере, устроенном под Харраном, армия не задержалась. Туда уже были согнаны вьючные животные, рабы, доставлены повозки — все, что должно было составить полноценный обоз наступающей армии. Уже через неделю авангард Нерглиссара, изгоняя мелкие отряды враждебных горцев с территории, принадлежавшей Вавилону, вышел на границу с союзным царством Хуме и круто повернул на юго-запад, к Пиринду. Этот маневр, но главное, быстрота перемещения армии, подвижность ее оперативных единиц, по-видимому, произвели глубокое впечатление на Аппуашу, и царь Пиринду начал спешное отступление из пределов Хуме.
Уже через неделю стал ясен маршрут отходившей вражеской армии. Неприятель устремился к Киликийским Воротам, полагая, что потеря этого стратегического прохода через горы позволит вавилонянам отрезать армию от собственной столицы, выйти в тыл Пиринду и обрушиться на страну с запада.
На совещании в походном шатре Нериглиссара — это был тот же шатер Навуходоносора, только подлатанный и искусно подновленный, — было решено ускорить движение и постараться занять каньон ранее Аппуашу. При поименном опросе начальников отрядов тяжелой пехоты, колесниц, конницы и легковооруженных подсобных частей, командиров эмуку и специально приглашенных офицеров все, кроме луббутума Акиль-Адада и декума Хашдайи, поддержали это предложение.
Подобная дерзость со стороны младших офицеров в первые минуты вызвала неодобрительный шум в походном шатре. Нериглиссар поднял руку, установил тишину и предложил несогласным объяснить, с чем именно они не согласны. Новый правитель с подчеркнутой скрупулезностью соблюдал форму обсуждения военных планов, установленную еще при Набополасаре, так что некоторых офицеров, успевших поприсутствовать на подобных собраниях у Навуходоносора, прошибло до слез. Их можно было понять — десять лет без войны, без добычи, они сиднями просиживали в городских домах и имениях, порой напиваясь до одури темного пива, и это в тот момент, когда и силенка еще была в руках, и кони перегуливали на пастбищах.
Пожилой луббутум встал.
— Вопрос о Киликийских воротах был очевиден еще до начала кампании. Вопрос в другом, в каком именно месте горцы собираются защищать этот проход?
— То есть? — набычился царь.
Не удержавшись, вскочил Хашдайя, однако Нериглиссар жестом усадил его.
— Сядь, сын Рахима. Акиль-Адад еще не все сказал.
— Господин, в те дни, когда мы следовали на закат под началом благородного Нур-Сина, — луббутум чуть поклонился в сторону ведущего протокол заседания писца, — мы, воины, поспорили, кто из нас четверых придумает самый удачный план разгрома армии, которая посмеет вторгнуться в эту страну. Я выиграл. Теперь все разворачивается в точности с тем замыслом, которым поделились со мной боги. Пиринду собирается дать нам генеральное сражение не в самих Киликийских воротах, а на подступе к ним.
