Постаревший Нур-Син, наблюдавший за восхождением Венеры, усмехнулся. Тогда, после разговора с новым правителем, все эти семейные, родовые хлопоты казались несусветной чепухой, ненужной чепухой. Что они могли значить после того, как перед ним отверзлась дорога в Мидию! Как всегда ласки Набонида оказались сродни объятиям жуткого, выбравшегося из бездны нижнего мира лабасу. Нур-Син не обманывался насчет опасности поездки в стан варварского, недружелюбно настроенного по отношению к тем, кто погубил его внучатого племянника Лабаши, царя. Добром это посольство не кончится. Истина в том, что исполни он, Нур-Син, замысел Набонида — хорошо, провали миссию, сдохни в мидийской темнице — тоже неплохо. В любом случае у Набонида появится повод обвинить Астиага в нарушении вечной дружбы, а также крепкая узда, с помощью которой можно взнуздать Вавилонию. Чем здесь могла помочь наложница? Он весь вечер бился над этой загадкой. Изумление вызывала простенькая догадка, что знания, обычай, долг, положение при дворе требовали от него чего-то такого, что имело мало отношения к нему, топчущему землю, вдыхающему воздух, утоляющему жажду Нур-Сину. Далее последовало ошеломляющее открытие. Заключалось оно в том, что, сойдись он в оставшиеся до путешествия в Мидию дни с какой-нибудь наложницей, роди она ему сына, он, преданный постыдной казни в далеком краю, даже не узнает, есть ли него наследник, получил ли род Нур-Сина достойного вождя? Какая же радость для него, пока живого и теплого Нур-Сина, в этом исполнении долга? Более того, не хотел он никакую наложницу, как бы странно это не звучало! Для услады ему вполне было достаточно Луринду. Как хотелось прожить тихо, для себя, не привлекая внимания. Далее пришло на ум, что, например, останься он неприметным хранителем дворцовых диковинок, не угоди в фавор, все равно нашлось бы злое, которое вот также неожиданно обрушилось на него. Неужели его удел всегда оставаться без вины виноватым, причинять ущерб самому себе?
Боги порой очень жестоко вышучивают человека. С утра имел намерение сурово поговорить с Луринду, а вечером начал просить у нее совета, искать утешения.
Старик повздыхал, покивал — так было.
Он начал разговор с Луринду с поездки к Астиагу. Понятно, она тут же принялась утешать, успокаивать — мол, не в первый раз. В Лидию ездил, и ничего, обошлось. Он слушал ее молча, с комком обиды в груди. Разве ей могли быть известны опасности, ожидавшие его в этих варварских Экбатанах!
Что взять с женщины?!
Затем рассказал о том, как все происходило в отцовском доме. Как поделили наследство, как отреклись от Шириктума. В самом конце упомянул о требовании, которое выставил отец.
Луринду покорно закивала.
— Я согласна, родной… — и вдруг разрыдалась, да так горько, с таким отчаянием, что Нур-Син вышел из комнаты.
Всю ночь он провалялся на крыше, пил темное пиво, вопрошал звезды, как быть, на кого опереться? К кому обратиться с мольбой — научи, укажи путь к спасению. Освети дорогу.
Небо, ясное, чистое в ту ночь, помалкивало. Полнолицый неулыбчивый Син, на ходу топтавший звезды, грозно поглядывал на него. Шел с востока, направлялся на запад, свет его был ярок, серебрист и брезглив. Ждать помощи от него не приходилось. Утренняя заря, скоро заглянувшая в Вавилон, тоже была далека и всеобща.
Куда ему, бедному страдальцу, было податься?
Забылся Нур-Син с восходом солнца. Пристроился в тени, несколько минут разглядывал ожившую, облитую оранжевым светом вершину Вавилонской башни, потом веки сомкнулись. Уже в полудреме, на грани сна, кто-то подсказал голосом Набонида: «Не спеши!» Но это был не Набонид, а кто-то другой, неведомый, бородатый, незримый, которому хотелось верить. В которого хотелось верить…
В полдень вызвал Луринду, сообщил о своем решении — до своего возвращения из Мидии он подождет. Пусть она — здесь он запнулся, потом все-таки выговорил — поищет, поспрашивает ему девушку. Можно из семей их арендаторов, дешевле будет сговориться. Какую искать, ей известно…
— Какую именно? — спросила жена.
— Ну, такую… — Нур-Син, смутившись оглядел Луринду. — Ну, вроде тебя. Худую не надо. И вообще…
Здесь он наконец справился со смущением и сурово добавил — если Луринду сочтет необходимым, пусть посоветуется с Гугаллой. Мать, конечно, не мед, но ради него, младшенького, расстарается.
— Как будет угодно господину, — поклонилась Луринду.
Нур-Син взял ее за руку, притянул к себе, посадил на колени. Спросил.
— Давно я стал твоим господином?
— С того самого момента, Нури, как я увидала тебя в висячих садах.
— Ты думаешь, мне самому по сердцу?..
— Я знаю, родной. Ты не будешь возражать, если я все-таки попробую послужить Иштар?
— Тебе решать, смоквочка. Мне от тебя ничего не надо. Кроме тебя и наследника. — Он сделал паузу, потом спросил. — Чем займешься, когда уеду?
— Хозяйством. Но только своим… Нашим. Всей собственностью пусть занимается Гугалла. Я не хочу ей перечить.
— Моя библиотека, а также таблички и свитки, что хранятся во дворце в твоем распоряжении. Я дал указание. Пошлешь Шуму. Свитки Иеремии мы оставили в Хубуре?
— Да, родной.
— Даниил их вернет. Я прикажу.
— Хорошо, родной… Я знаю, ты берешь с собой Хашдайю. Присмотри за ним.
— Обязательно.
— И за собой тоже…
Глава 2
Посольство отправилось в Мидию обычным торговым путем через Опис. Сначала вверх по Тигру до впадения Диялы. Здесь Нур-Син и сопровождавшие его Акиль и Хашдайя осмотрели построенную Навуходоносором гигантскую стену, оборонявшую страну с востока, заодно проинспектировали войска, прикрывавшие этот рубеж. Границу пересекли севернее Описа и оказались в области Замуа. Здесь дождались гонца присланного из Экбатан, а вместе с ним конных воинов, которые должны были сопровождать посольство в столицу. Воины были из горцев — люди грубые, свирепого вида. Поверх туник
[60]
у них на левом плече были наброшены овчинные шкуры мехом наружу, кое у кого эти накидки были пропущены под пояс. Шапки высокие, штаны кожаные широкие. На чужестранцев они поглядывали косо и этот, так называемый почетный эскорт скорее напоминал тюремный конвой. В тех местах долина Диялы глубоко врезалась в Загросские горы, здесь располагали Мидийские ворота — знаменитый горный проход, позволявший торговым караванам без особых усилий одолевать перевалы и добираться до Нижней Мидии. Оттуда открывались пути дальше на восток — в Парфию, Согдиану, Бактрию, а если направиться через Ариану, то можно было попасть в Индию. Этим путем доставлялась удивительная ткань, вырабатываемая в стране, расположенной на берегу мирового Океана и называемой Китаем.
В горы Нур-Син с товарищами вступил в середине осени, в золотую пору, когда вершины, до того брезжившие в знойном пыльном мареве, теперь открылись ярко, незыблемо, в естественном величии. Окружающим, лишенным плавности и низменной необъятности окрестностям не надо было прихорашиваться, одеваться пашнями, садами, огородами. Даже постройки были не к лицу мидийской земле, тем более такие, какими был славен Вавилон. Здесь хватало башен, куда более высоких, чем Этеменанки, украшенных снеговыми шапками, скальными сбросами и исполинскими осыпями, а пониже шерсткой лесов, луговинами и рождающими туманы ущельями. Доставало в горах и святилищ: огромных мшистых камней, древних деревьев, потоков с целебной водой.
