Книга Кортес, страница 57. Автор книги Михаил Ишков

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Кортес»

Cтраница 57

Сразу после прибытия в столицу я взял инициативу на себя. Сеньоры сподвижники, донна Марина упорно настаивали на том, чтобы сразу после прибытия во дворец отца Мотекухсомы, пленить его. Я был единственный, кто не потерял голову в тот необыкновенный, сказочный день. Чутье и на этот раз не подвело меня. Просто так взять и задержать великого тлатоани означало немедленный бунт, нападение на дворец, в котором мы ещё не успели обосноваться, наладить оборону. Тем самым нам пришлось бы воевать в невыгодных для нас условиях. Мне удалось доказать, что в этом вопросе нельзя действовать безоглядно, под действием минутных настроений. Согласен, возможно, я в какой-то степени поддался на их уговоры и немного поспешил с пленением Мотекухсомы, однако меня тоже надо понять — цель, к которой мы так долго стремились, была в пределах досягаемости. Я пришел к выводу, что в этих условиях можно упростить подход к сложившейся тогда в Мехико ситуации. Мне пришлось долго объяснять падре Гомаре, что вряд ли в исторической хронике, которую он так добросовестно составлял, надо упоминать о подобном несогласии в наших рядах, о мелких промашках, которые обнаружились во время выполнения давно разработанного плана. Я ему долго объяснял, что задержание Мотекухсомы никак нельзя считать пленом. В кандалы он был закован неделю спустя, когда я вновь попал в безнадежную, немыслимую ситуацию. Судьба в который раз не оставляла мне выбора. Вот почему я особенно настаивал, чтобы в своем труде падре Гомара писал только правду, одну только правду, но правду обобщенную, лишенную налета сиюминутности, случайности.

Дон Эрнандо откинулся в кресле, зашелся от кашля, долго смотрел, как солнечная тень медленно брела по внутреннему дворику, куда выходили окна его кабинета. Вот прозрачные сумерки накрыли завесь плюща на стене, потом подступили к зарешеченным окнам, где на балконной полке были выставлены горшки с кактусами, которые донна Хуана привезла с собой из Мексики. Чем понравились ей эти колючие, неуклюжие создания? Там, в Новой Испании, этой пакости видимо-невидимо, разнообразие форм неисчислимо. Их высаживают вместо заборов, с помощью «органос» указывают границы владений, алоэ вырастает до высоты двух человеческих ростов и листья у него мясистые, похожие на изогнутые сабли. Вот ещё дьявольское создание, называемое «опунция». Это настоящие деревья, только вместе нежной (как я позволил себе выразиться в одном из стихотворений) и навевающей прохладу листвы, на ветках растут плотные, покрытые колючками лепешки. Мясистые, неприятные на вид…

Тень поглотила большую часть открытого пространства — накинула мантилью на стены, аркатуру, плиты на полу. Краски успокоились, поблекли, и в то же время пространство приобрело необходимую гармонию. Как бы единый, приглушенный световой фон…

К чему лукавить — Мотекухсома был глуп и труслив, он сам угодил в мои лапы! Вина наша в том — так, по крайней мере, утверждает мой давний недоброжелатель, епископ Лас Касас, — что мы коварно воспользовались его простодушием и доверчивостью и с помощью грубой силы захватили его. Он любит сильные, контрастирующие с общепринятой точкой зрения заявления. Однако в данном случае двор и общее мнение безусловно на моей стороне. Встать на точку зрения Лас Касаса — и не мне одному гореть в геенне огненной. Как на духу — я был самым милостивым из всех известных мне конкистадоров, и без ложной скромности могу утверждать, самым разумным и дальновидным. Но я тоже человек. Всего лишь человек, не более того… В тот решительный момент, в первый день нашего пребывания в Теночтитлане, меня пронзила мысль, что на этот раз я ввязался в игру, в которой правила были установлены не мною. Не мне их и пересматривать… Я попал в жернова истории — эти два вращающиеся, перамалывающие человеческие тела камня навязчиво являлись перед моим умственным взором. Наступил момент, когда каждый мой шаг будет оцениваться не губернатором Кубы Диего Веласкесом, не моими ребятами, которым казалось, что они наконец дорвались до золота, а куда более высокими инстанциями — двором в Толедо, а то и папским престолом в Риме. Мне не хотелось заранее ссориться с ними, тем более, что именно там находился великий рассадник интриг, там было место обитания сильных мира сего. Неоправданный, наглый захват Мотекухсомы сразу ставил меня в опасное положение покусителя на особу королевской крови, ведь Мотекухсома являлся полновластным и законным монархом в своей стране. Мне было известно, как чувствительно относятся в Европе к посягательствам на королевскую кровь и честь. Стоило мне здесь, в далеком Теночтитлане, допустить малейший промах, и доброжелатели раздули бы этот проступок до размеров тягчайшего преступления. Мне навсегда был бы закрыт путь для возвращения в Испанию. Донне Марине этого было не понять, вот она и настаивала на немедленном захвате Мотекухсомы. Также, как, впрочем, и другие офицеры, исключая разве что Хуана Веласкеса де Леона. В любом случае мне нужен был повод и сознаюсь — изрядная доля дерзости и жестокости, чтобы решиться на такой поступок.

Юлий Цезарь как-то сказал, что воспоминания о жестокости — это плохая подпора в старости. Этому принципу я старался следовать всегда, и если кто-то смеет упрекать меня в зверствах, коварстве, забвении христианского милосердия, я ему отвечу, нельзя требовать от кого бы то ни было, а ещё менее от человека, воспитанного для железного ремесла войны, чтобы он был впереди своего времени в отношении человеколюбивых идей. Потомкам следует довольствоваться тем, если он в неблагоприятных для филантропических опытов обстоятельствах, не стал ниже идей своего века!

Завоевание Мексики никогда не было для меня самоцелью и после походов в неизведанные земли, в результате чего мною была открыта Калифорния и много других удивительных стран, я обратился к его величеству с обоснованием проекта сооружения водного пути, секущего перешеек, связывающий Новую Испанию и Новую Андалузию. После захвата Мексики все казалось возможным! Мне удалось увлечь ею нашего короля. Я выделил изрядную сумму, чтобы мой двоюродный брат Альваро де Сааведра Серон разработал по его приказу подробный план создания канала, каковой, как оказалось, можно было устроить в четырех местах. Одно из направлений вело через перешеек Теуантепек, второе — по озеру Никарагуа, третье через Панамский перешеек в том месте, где Бальбоа увидел Великое южное море, и наконец через залив Сан-Мигель и одну из рек Дарьена.

В 1529 году план был положен на стол его величества императора Священной римской империи Карла V. Шло время — дона Карлоса сменил на троне Филипп II. Он и наложил окончательный приговор: «Что Бог соединил, человек да не разъединяет!» На том дело и угасло. Также, впрочем, рассуждал и Мотекухсома, когда ему доложили, что мы выступили в поход на Теночтитлан: «Подобная дерзость не угодна богам!» — заявил он.

Стоило мне послушать Лас Касаса, дрогнуть на миг, и благородный губернатор Кубы Веласкес давным-давно вздернул бы меня на виселице. А Лас Касас твердит одно и то же — «поведение, недостойное рыцаря», «коварный интриган», «жестокий поработитель»… Сам, кстати, дабы облегчить участь обожаемых им индейцев предложил ввозить негров из Африки и использовать их на тяжелых работах. При этом призывающий к милосердию епископ утверждал, что негры мало чем отличается от скотины. Они в четыре раза выносливее, нежели обожаемые им краснокожие.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация