Час пробил!..
От этой мысли Навуходоносора бросила в жар — лицо буквально опалило. Поднять руку на отца? На бога?
Ты попробуй… Шепоток стал отчетливее — кровь людская, что водица… Царская не гуще… Он же оставил тебя в заложниках, когда ты был несмышленышем. Теперь пришел его черед. Так было и так будет, отмирающей ветви помоги засохнуть, дай жизнь молодому побегу. Взвесь — жизнь одного или судьба династии, города, родного племени. Жалко старика? Это пустое… Взвесь…
Кудурру невольно вскочил, забегал по крыше. Глянул на вызвездившееся к тому часу небо, потер глаза. Срочно вызвал к себе Бел-Ибни, приказал спустя несколько минут выбравшемуся на крышу уману
[59]
отыскать на мрачном куполе Неберу.
Писец поклонился царевичу.
— Господин, еще не пришел час дому Владыке мира. Он выглянет позже, в той стороне… — Бел-Ибни указал рукой в сторону поблескивающей в свете факелов реки.
— Может, это был Нергал?.. — задумчиво, обращаясь к пространству, спросил Навуходоносор.
— О чем ты, господин, — удивился ученый. — Ниндар уже давно плывет в небе. Вон его пылающее око…
[60]
— Хорошо, — кивнул царевич. — Ты свободен.
С той поры Навуходоносор отделаться не мог от посетившего его бредового откровения. Уж не Ахриман ли, которым часто пугала мужа Амтиду, нашептал ему на ухо гнусный совет? Хотел было поделиться нахлынувшим с женой, однако вовремя одумался — нагружать упавшую духом после смерти второго ребенка женщину государственными вопросами, искушением впасть в грех, было жестоко. С этим он должен справиться сам! Мардук, ожидая решения, по ночам в упор глядел на него. Боги, толпящиеся на небе возле его дворца, с тем же жадным интересом следили за наследником — ну-ка, ну-ка?.. Задачка была непростая. На сообразительность… Спустя несколько дней, трезво взвесив все обстоятельства, Кудурру пришел к выводу, что всякая попытка причинить вред отцу, тем более его смерть, исключалась напрочь, и не только потому, что ему был дорог этот лысый, теперь помалкивающий старик, когда-то с остервенением таскавший его за уши. Дорог?!. При этом воспоминании опять накатила ненависть — этот старикашка не задумываясь предал его маленького! Бросил на заклание жену, усыновленного племянника. Оставил всю родню, неспособную носить оружие…
Навуходоносор осадил себя — почему не задумываясь? Зная отца — это был примерный, даже суровый семьянин — он вынужден был признать, подобное решение нелегко далось Набополасару. В первый раз он почувствовал, каким невыносимым порой бывает бремя власти. Оно только чуть коснулось плеч, а ожгло так, что от боли и отчаяния хотелось кричать, как раненый дикий онагр.
Не оправданий искал Кудурру, не уклончивых объяснений своего малодушия или наоборот доказательств необходимости поступить кроваво. Он пытался найти ответ с помощью разума, не поддаваясь чувствам, ложно понятой традиции, чьим-то шепоткам. Вот в чем заключался символ веры — царевич давным-давно утвердился в мысли, что вечный источник света Мардук требует от него сознательности, выбора, основанного на убеждении. Или об этом как раз говорил Ахуро-Мазда?.. Какая разница! Разум как раз и подсказывал, что не в назывании заключается истина и величие, да простит меня животворящий и милосердный Мардук.
С этой точки зрения даже успешный заговор не решит всех проблем, стоявших перед наследником. Авторитет отца в войске настолько высок, что бунта не миновать. Тогда зачем начинать смуту? И в городе позиции старого царя неколебимы. Отстранить его от власти и отправить в почетную ссылку? Без посягательства на жизнь? Глупо… Но и оставлять дела в нынешнем положении недопустимо. У него, у Навуходоносора, есть четкий план действий, в котором учтены все тонкости, намечены цели, рассчитаны средства, однако отец даже не желает выслушать его. Когда же наследник во время вечерних бдений начинал настаивать, отец просто выставлял его из комнаты.
Ответьте, боги, как поступить?
Пришлось на время затаиться. Как-то во время тихого часа Навуходоносор поинтересовался у выздоравливающего отца — что толкнуло иудейского царя Иосию на безумный поступок? Не свихнулся ли он, пытаясь с немногочисленным войском встать на пути орды египтян?
Они были одни в просторной палате, где отец обычно собирал заседания государственного и военного совета. Набополасар, окончательно облысевший за время болезни, был явно удовлетворен вопросом.
— Нет, Иосия безумен не более, чем любой иудей, уверовавший во всеединого и всеобъятного Бога, — откликнулся старик. — Что это за упование, на которое они уповают? Это сказки, пустые слова, для войны нужны совет и сила. Пагубная страсть, она кого угодно может довести до беды. Я знаю, это сказки твоей Амтиду не дают тебе покоя. О вечном свете и воздаянии за грехи, так, что ли?… Советую тебе держаться старины. Нам ли, царям, рассуждать о том, кто создал мир, каково истинное имя бога и что есть добро и зло?! Волей Мардука мы призваны — вот и все тут!.. Кого-то наказываем, а кого-то благодетельствуем, исходя из предписанных божественными предками правил. Стоит правителю начать действовать по собственной прихоти, либо уверовать в сумасбродные проповеди нищих пророков, он рискует потерять мерило. Что этот «учитель» из Арианы Заратуштра, о котором мне столько раз талдычил Киаксар, что безумцы из Палестины — все одно! Они смеют утверждать, что люди вольны сами решить, какой путь выбрать — праведника или грешника. Расплата ждет в конце… Божий суд будет расплатой. Тогда выходит, что служба государству еще не есть служение истине, а это недопустимая крамола. Не сметь так рассуждать! Еще более опасна мысль, что властитель тоже подвластен посмертному суду…
Отец помолчал, недовольно бормотнул что-то про себя, затем уже более спокойно договорил.
— Не думай, Кудурру, о пустяках, держись реального. Это значит, иметь хорошее войско и много золота. В них слава и безопасность государства. Полагаешь, ты один такой умник, который клюнул на приманку шарлатанов, возвещающих, как они уверяют, истину? Поинтересуйся у своего Бел-Ибни насчет судьбы древнего правителя Мусри. Звали его, как утверждают наши писцы, Аменхотеп, был он четвертым Аменхотепом. Правление его случилось чуть более двадцати поколений назад, в ту пору у нас в Вавилоне хозяйничали касситы. Этот властитель поддался обольщению чужеземца по имени Иосиф. Этот красавчик сумел разгадать его сон и напророчил двенадцать тучных лет и двенадцать тощих лет. Фараон возомнил, что этого достаточно, чтобы играть с богами, как с глиняными бирюльками — свергать одних, утверждать других… Вбил в башку, что главный завет властителя — следовать истине, а не духу и букве закона и требованию обычая. Он заставил подданных — тех, кто в поте лица возделывает поле, корчится над гончарным кругом, охраняет границы и просит помощи у родных с детства богов, — поклоняться солнечному диску как единому божеству, вобравшему в себя все невидимое, запредельное…
