Я, Рагнар Большая Секира, видел, как это было. Я смотрел вокруг и отчетливо, до мельчайших подробностей видел, как посреди полноводной реки горели драккары и воины. Никогда мне не забыть эту горестную картину! Я все еще не находил в себе сил расстаться с «Птицей моря», которая, погибая, трещала и стонала теперь от огненной боли. И мой дух стонал и корчился вместе с драккаром, потому что стоны о погибающем друге не делают воину бесчестья!
Обожженный, истыканный стрелами, как еж колючками, красный от крови Дюги все-таки выбрался, выполз на берег с мечом в зубах. Рванулся вверх по обрыву, цепляясь за ветки. Он уже не рычал, только хрипел, но оставался все таким же неукротимым. Размахивая мечом с силой героя, он рубил перед собой кусты и деревья. Видимо, не разбирал уже, где притаился враг. Еще много стрел вонзилось в него, прежде чем храбрый воин упал и больше не смог подняться, скатился вниз брошенной тушей падали. Ушел по дороге к Одину, Отцу Павших, не побежденный людьми и сломленный только коварным колдовством чужеземцев. Пусть валькирии, доставляющие умерших прямо к воротам Вальгирд, главным воротам пиршественного чертога Валгаллы, поддержат его под локти, если его израненное тело не сможет идти само. Да будет так!
Многие мои воины прыгали теперь в воду вслед за Дюги. Скидывая броню и взяв с собой только легкое оружие, потому что даже самый сильный воин не способен плыть в железной броне, покорители морей плыли к берегу.
Но речная вода диких поличей тоже была против них. Многие плыли, да немногие выплывали. Поличи стреляли часто, метко, и длинными стрелами, и короткими, и метали камни кожаными пращами. Хотя мои опытные дружинники, привычные к воде, как к суше, часто ныряли, спасаясь от летящих градом стрел и камней, но люди – не рыбы, они не могут вечно плыть под водой. Выныривая, чтобы набрать воздуха, воины находили свою смерть и тонули, оставляя реке свою кровь, которую неторопливо уносило течением. Те, что добирались до берега, сражались, как подобает, но их было мало, а поличей, притаившихся, как злые осы, по обоим берегам реки, было много. Число им – тьма, как казалось мне. Моих воинов, почти безоружных, они убивали стрелами, кидали копья и легкие дротики, а потом накидывались на раненых кучами, как голодные собаки накидываются стаей на раненного насмерть вепря. Пусть раненый вепрь все еще грозен, но стая все равно растерзает его…
Я видел! И жалел, что не ослеп раньше этого дня! Потому что не мог побежать по воде на врагов, не мог облиться черной кровью коварных! Не мог зубами вцепиться в их теплое дымящееся мясо! Не мог вытягивать через распоротый живот их кишки и рвать на части, смеясь от радости!
– «Птица моря» сгорит! Надо прыгать в воду, конунг! Клянусь мечом Одина, мы больше не можем ничего сделать! – сказал мне Якоб-скальд, державший тлеющее кормовое весло и сжимавший зубы от боли ожогов. Давний шрам сохранял усмешку на его лице, но в темных глазах плескались, как волны в штормовом море, боль и гнев. Он продолжал вести «Птицу моря» по середине реки.
– Куда прыгать?! Чтобы найти смерть в воде?! – закричал я, не помня себя от обиды и гнева.
– Но ведь мы еще живы, Рагнар! Может, боги помогут нам спастись! – сказал старый воин, не теряющий головы. – Посмотри на «Журавля» Альва! Хочешь ли ты такого конца?!
Щурясь сквозь дым, я увидел – «Журавль», более слабый своим деревянным телом, уже почти выгорел. Им больше никто не правил, течение сносило его к берегу, где скалились и махали оружием лесные люди.
Отважный Альв Железный Бок, не пожелавший расстаться со своим деревянным братом, привязавший себя к носовой фигуре, чтоб случайно не упасть в воду, тоже сгорел. Чернел на носу мешком углей. Они все сгорели, кто оставался на «Журавле», не пожелав умирать в воде, как лягушки. Ушли с огнем по последней дороге славы. Их крики, приветствовавшие смерть, еще звучали у меня в ушах, как запоздавшее эхо. Те, кто спрыгнул, еще погибали в воде или на берегу, отбиваясь от наседавших врагов. Некоторые, показалось мне, пробились через воющую стаю лесовиков и скрылись в чаще, но я не заметил, кто…
Якоб выплеснул мне в лицо воду из шлема, и вода эта тоже показалась мне теплой. Я чувствовал, мои волосы уже трещат от жара, а борода обгорела до подбородка.
Я вздрогнул и оторвался взглядом от горестного зрелища. Я наконец очнулся, вспомнил, что я воин и конунг. Оглядел тех немногих, что еще оставались со мной на горящем драккаре. Да, надо плыть! Да, мы еще живы! Горе воину, проигравшему сражение, но можно проиграть сражение и выиграть войну, учил меня старый Бьерн. Это наука конунгов.
– Мы поплывем, – сказал я всем воинам. – Только не к берегу. Поплывем по течению, по середине реки, и пусть помогут нам боги!
Скинув кольчугу, сбросив шлем и остальную броню, привязав за спину верную секиру Фьери, я прыгнул в воду.
После огня вода ударила меня холодом, приятно остужая обожженное тело. Все прыгали за мной, кто еще мог ходить.
Я забыл, что у поличей было много челнов…
* * *
Я не знаю, конечно, смертные могут только догадываться, как будет в день Рагнаради, когда рог Хеймдалля, златозубого стража богов, позовет героев на последнюю битву Когда вода смешается с воздухом, а огонь – с водой. Когда из Муспелля выплывет гигантский корабль Нагльфари, построенный из неостриженных ногтей мертвецов, где кормовое весло будет держать сам Локи Коварный, вырвавшийся из Утгарда.
Я знаю, сам Один должен умереть в день Рагнаради, и еще многие храбрые воины встретят смерть грудью. Так же, как встречали мы ее на реке Илень, когда поличи в своих челнах догоняли нас и топили, как ястребы уток. Рубили мечами, кололи копьями, доставали стрелами и дротиками героев, беззащитных в воде. Мы все ныряли, спасаясь от них, но все меньше нас выныривало на поверхность. Много крови текло в этот день по реке. Наверно, больше, чем самой воды.
Но я, Рагнар Большая Секира, ушел от врагов. Уплыл рыбой, убежал выдрой, ускользнул змеей в камыши.
Я – великий воин! Меня жгли огнем, но я не сгорел. Меня топили в воде, но я не тонул. В меня пускали стрелы, но они не втыкались. Поднырнув под челн, догнавший меня, я раскачал и опрокинул его. Воткнул нож в чье-то мягкое тело, оказавшееся рядом. Снова нырнул под воду, затаив дыхание так надолго, что перед глазами замелькали прозрачные червяки.
Так я и плыл, выныривая на мгновение, и снова плыл, оставаясь глубоко под водой…
* * *
Добравшись до берега, я не стал сразу выбираться на сушу. Еще долго прятался под водой, дыша через сухой камыш, как, я видел, делали это речные венды.
Я ушел. Хвала богам, что подарили мне крепкую спину, сильные руки и, главное, разум конунга, изворотливый, как коварство Локи! Сняв с перевязи со, спины секиру Фьери, я выбрался на берег из камышей ниже по течению, злой, мокрый и задохнувшийся, словно упавшая в воду собака.
Двое лохматых поличей заметили меня и напали. Они сильно махали мечами и громко кричали, подбадривая себя и созывая других. Но только мешали друг другу рубиться. Забежав сбоку, чтобы прикрыться первым воином от второго, я отбил обухом длинный удар меча. С удовольствием рубанул воина между шеей и шлемом. Моя Фьери обрадовалась его свежей крови. Второй, испугавшись, попятился от меня, бестолково размахивая перед собой мечом. Я рванулся, чтобы достать его, но вовремя остановился. Увидел, остальные дикие тоже заметили меня. Бегут ко мне кучей.
