Книга Русский Париж, страница 35. Автор книги Елена Крюкова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Русский Париж»

Cтраница 35

Сели на камень. Игорь снял башмаки и носки. Опустил голые ноги в текучую воду.

— Хорошо тебе? — Фрина гортанно засмеялась. «Кошка, ну дикая кошка».

— Чудесно. Ты отлично танцуешь.

— Танец — это как любовь.

— Только быстро заканчивается.

— Любовь кончается тоже.

Он крепко обнял ее за потные, жаркие плечи. На мосту еще танцевали последние пары: без музыкантов, молча, и огни догорали.

— Расскажи мне про свою Россию, — попросила. Прозвучало тихо и жалобно.

Вместо рассказа он медленно, придерживая ее под спину, как хрустальную, положил ее на остывающие камни. Под разноцветьем диких юбок — живот, округлый, горячий. Он погладил живот ладонью. Такой грубой, наждачной — в сравненье с тонкой, нежнейшей кожей. Она тихо, довольно засмеялась.

— Только молчи… ничего не говори.

В молчанье соединяются тела. Сплетаются руки и ноги. А души?

Голое тело Фрины торчало из лепестков разбросанных по камням юбок, текло, извивалось смуглой змеей. Змеино, властно обвивала его собою. Танго, да, танго. Опять танго, опять оно. Кажется, она счастлива.

Он сдерживался изо всех сил. Ему показалось — он стал рыбой и плывет в беспросветной тьме реки. Ноздри раздулись, он вдохнул запах матэ. Мочка ее уха подсунулась ему под губы, как долька забытого кислого лайма.

Рассвет обнимал их обоих, когда они подошли к собору. Опять Нотр-Дам, никуда от него не уйти. Перед собором стоял старик шарманщик, вислые редкие, белые волосы, старательно крутил ручку шарманки. Хрип и сип вместо музыки. И это тоже музыка.

Фрина вывалила в шапку старику все деньги. Добыла из карманов своих пышных цветочных юбок. Игорь усмехнулся.

— А на что мы будем жить?

Обернулась быстрее ветра.

— А разве мы будем жить?

Расстались. Без адреса. Без встречи обещанной. Насовсем.

Не обнялись напоследок — пожали руки друг другу, как на дипломатическом приеме.

И правда, куда бы он позвал жену богатого? В нищету? Будет гибнуть сам.

Нет! Не гибнуть! Карабкаться наверх!

Не успел рассказать ей ужас своей России. И светлое чудо ее — нимбом солнечной, медовой иконы — перед всем миром. Война ли, мир — горит икона!

«В России сейчас танцуют танго смерти». Надвинул шляпу на глаза. Чудо, не потерял ни жилет, ни шляпу, ни пиджак. Ну, потерял бы — купил: на краденые деньги. Шуршат в карманах.

* * *

Ифигения Дурбин погибла глупо, страшно; и Анна потеряла хорошую работу.

Она видела, как толкутся возле метро проститутки. Легкие деньги стригут!

«Врешь ты все: тяжелые. Тяжелее некуда».

Шла мимо и прислушивалась к их речи. Свой жаргон, тайный, грубый, замысловатый. Похож на древние площадные стихи. Арго уличных девок. Разбитная, густо накрашенная бабенка заметила, как Анна прядает ушами, и позвала ее: «Эй, мадам! Давай к нам! Всему научим! Хорошо жить будешь!». Анна шарахнулась в страхе.

Пока домой шла — все на свои туфли, донельзя стоптанные, глядела, на подшитые рукава пиджака. Да, не от Додо Шапель, точно.

Все бегала на улицу Дарю, жадно читала свежие объявления, русскими написанные.

«НАЙМУСЬ УХАЖИВАТЬ ЗА ДЕТЬМИ. ОТЛИЧНАЯ НЯНЯ. БЕРУ ДЕШЕВО».

«СПЕЦИАЛИСТ ПО УХОДУ ЗА СОБАКАМИ И КОШКАМИ. БЕРУ НЕДОРОГО».

«АККУРАТНАЯ ГОРНИЧНАЯ ПРЕДЛАГАЕТ СВОИ УСЛУГИ БОГАТЫМ ГОСПОДАМ, ЗА СКРОМНУЮ ЦЕНУ». «Цену» пишет с буквой «ять». Анна сама придерживалась старой орфографии. В России даже твердый знак расстреляли.

Все только предлагают. И никто ничего не просит.

Значит, сегодня опять провал.

Сколько можно сидеть без работы? Лидия уже вслух проговорила это, страшное: «Съезжайте, пожалуйста. Не стесняйте больше моих детей». Снять угол можно, если они и Семен сложат вместе доходы. А так — только на пропитанье.

Уход за собаками… кошками… Анна наморщила лоб. Кажется, Аля, всезнайка, болтала что-то о некой мадам Мартен, преподавательнице танго? Живет в Пасси. Далеко ездить, да, на двух автобусах, а может, и на трех. Аля трещала: у нее кошки, собаки, попугаи и даже живой медведь! «Брось, Александра, чучело, наверное», — кривилась Анна.

Кто ходит у Мартен за зверями? Может, ей наняться?

На мгновенье призрак запаха мочи и собачьего кала хлестнул по ноздрям. Ей стало дурно, ухватилась рукой за ствол платана.

Семен вечером заявился довольнешенек, с улыбкой шире бульвара Капуцинов: ура, генерал повысил жалованье! Анна давно не спрашивала: кто, какой генерал, что за работа. Видела — все больше бледнеет муж. Через лоб бежит, вздувается синяя жила. У Ники на лбу — точно такая же. Как она его, Нику, рожала во Вшенорах — вспомнить — огненный мороз по спине! Огонь ярится, гудит в печи. Все простыни чистые, ледяные, крахмальные. Друзья и соседи всего нанесли. Принца родит, не иначе! Боль накатывала — Анна только сжимала рот подковой. Она не боялась боли.

Однажды лишь о боли подумала: когда ее палачи, солдаты, весело матерясь, наставляли на нее дула винтовок. «Больно будет? Да всего один миг!»

Кошки и собаки тоже беременеют и рожают. Будешь и роды у зверей принимать.

«Да ведь наверняка там челяди — полдворца. Забудь об этом».

* * *

Аля пришла из школы домой — плачет.

— Мама, их надо спасти! Давай их спасем!

— Кого спасем-то?

Аннины брови взъезжали на лоб. Она закуривала папиросу, отгоняла дым рукой от Алиного отчаянного личика.

— Девочек! Амриту и Изуми! Таких чудненьких девочек! Ну хотя бы на время приютим! Изуми поработала в Мулен-Руж — да сбежала оттуда! Там на нее покусились!

— Покусились, — вздохнула Анна. — Отца о том спрашивай! Он командует парадом.

— Возьмем! Но сначала переедем от Чекрыгиных. Мы им жизнь заели, — коротко бросил, как отрубил, Гордон.

Спросила мужа: что печален? Пожал плечами: а чему радоваться?

Слухи ходят — там, в СССР, расстреливают направо и налево, тюрьмы набиты битком. Может, вранье все? Аля добывает откуда-то советские газеты. Кричит, и лицо красное: «Там счастье! Свет! Там — будущее! Хочу туда!». Ника угрюмо сидит, глядит на сестру исподлобья. Верит — и не верит. Взрослый не по годам.

Деньги. Они сосчитали их вместе. Наняли грузовой фургон — скарба нажили немного, а все ж тяжело тащить на горбу: Никина кроватка, Никин стульчик, дорожные сундуки с постелями, чемодан старого тряпья, Алины книжки и учебники, и — Аннины рукописи.

Рукописей больше всего. Неужели для них — чемодан? Клали в мешки. Утрамбовывали. Увязывали Алиными атласными, еще московскими лентами. Анна смеялась. Видела в старом Лидином зеркале свои зубы: пожелтелые, почернелые от табака.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация