Но тут же и забыл о своих мыслях, потому что Сергей Николаевич нарисовал ему такую картину, от которой крепкая голова Борового пошла кругом. Он узнал о государевых преступниках, о путевой тетради Гуттенлохтера, о неудавшейся экспедиции и о том, что тетрадь, отосланная из столицы на имя Дюжева, была перехвачена уже здесь, в Томске, а самое главное — неизвестные злоумышленники вновь собираются добраться до старых чудских копей и выгрести золото.
— Но им нужен точный маршрут и точное место, — говорил Сергей Николаевич, в упор глядя на Борового, — а узнать это можно только из путевой тетради Гуттенлохтера, которую мы изъяли, как я уже сказал, но пустили слух, что она вновь у Дюжева. Ваша задача — поступить на службу к Дюжеву, войти в доверие и убедить его, чтобы он отправил вас в Мариинскую тайгу за этим золотом. А они пойдут следом и обязательно себя выявят. Вот тогда мы их накроем, одним разом. Это, конечно, в общих чертах, о деталях будем говорить после.
Весь этот план, изложенный Сергеем Николаевичем, показался Боровому столь мудреным, что он с трудом представлял, как это может осуществиться. Но все дело ускорило появление Петра, о котором Борового известили еще в дороге, когда он шел с дюжевским обозом из Тюмени в Томск.
23
И вот теперь Боровой с Петром сидели на розвальнях и смотрели, как над высоким заплотом быстро догорает закат, а тени во дворе становятся длиннее и темнее. На крыльце дома несколько раз появлялся хозяин, но подойти так и не решился — терпеливо ждал, когда они закончат разговор.
— Получается, что мы живцы для крупной рыбы и забота у нас одна — сидеть и ждать, когда заглотят. Мрачновато… — Петр повернулся к Боровому, спросил: — А как же мы сплавляться будем? На первой же излучине засаду устроят и прихлопнут.
— А мы сплавляться не будем.
— Что, по тайге пойдем?
— И по тайге не пойдем. Нам с тобой, братец, похоже, одна дорожка — на небеси. Возлетим, как на воздусях. Пока я скакал на перекладных то в Колывань, то в Каинск, тут без меня меня женили. В великой секретности специальная команда была снаряжена, она золотишко это все подобрала и тихо, без шума, вывезла. Оно теперь, как я разумею, давным-давно в столице, это золотишко.
— Получается, что… — раздумчиво заговорил Петр, но Боровой его перебил:
— Да не ломай голову! Получается — хреновей не придумаешь! Проводником у секретной команды вот этот пень был, который на крыльце стоит. И у меня с ним договор имелся — все мне докладывать. Щас! Доложил! Признался, когда ему морду расхлестал. Команду он вывел как надо, без ошибки. И золото нашли, и двух мертвяков, которые теперь в ларе лежат, и даже немца сумасшедшего. Непонятно как, но выбрался, голова ученая, и кружил там. Одичал вконец, едва связали. И его здесь оставили, вместе с мертвяками, для приманки.
— Для какой приманки?
— Да погоди ты, не суетись! С самого начала рассказываю: тетрадь у Дюжева, Дюжев посылает нас за золотом, а темный народишко крадется следом. В удобный момент заворачивает нам салазки, берет эту тетрадь и дальше самостоятельно двигается за золотом. А немец сумасшедший и мертвяки — как подтверждение. Дошло?
— Не совсем. Не совсем понимаю.
Петр, действительно, многого не понимал, слушая Борового, а тот, по обычной своей осторожности, боялся и сейчас полностью раскрыть карты, не договаривал главного — их просто-напросто послали на убой.
Обычно тугодумистый и непроворный в спокойном течении жизни, Боровой в минуту опасности становился по-звериному быстрым в движениях, буквально все замечал и видел, а решения принимал мгновенно. Вот и сейчас, нутром ощутив угрозу, он сразу же все выстроил по порядку: о том, что снаряжена команда и золото уже вывезено, Сергей Николаевич не обмолвился ему ни словом, как ни слова не сказал о сумасшедшем немце и двух мертвяках. А самое главное — первоначальный план, подробно оговоренный, в последний момент был круто изменен, и об этом Боровой тоже ничего не знал. Согласно этому плану, еще на первом постоялом дворе его должны были ждать люди Сергея Николаевича и затем передавать с рук на руки до самой заимки. А уже здесь, на заимке, должны были быть пять расторопных и толковых агентов. Иными словами — обещано было, что рядом с ним во всякую минуту окажется помощь.
Вот ее-то и не маячило!
А люди Цапельмана крючок заглотили, они уже идут по их следу, и окончательно в этом Боровой убедился после известия, которое принесла Феклуша. Все происходило, как было задумано, за исключением одного: будет ли в нужный момент необходимая помощь и будет ли она вообще — неизвестно. Скорее всего — нет.
Боровой не мог знать, что именно в это время в комнате Сергея Николаевича сидел под фикусом полицмейстер и говорил о том же самом:
— Как же так! Он оказался без всякого прикрытия! Это ж верная смерть! Надо что-то предпринимать!
Сергей Николаевич неторопливо собрал листы со стола, аккуратно сложил их в одну стопку, придвинул к себе и накрыл узкими ладонями. Вздохнул, как человек, окончивший тяжелую работу, и тихо, но твердо сказал:
— Всякие чувства, даже самые благородные, в нашем деле неуместны, господин полицмейстер. Жаль, что я вынужден вам об этом напоминать. Мы не имеем права спугнуть злоумышленников, они должны быть твердо уверены, что Боровой отправился только с напарником и что тетрадь у него. Все! И брать мы их будем только с поличным. Все будет так, как решено. Вы свободны.
— Но позвольте! — полицмейстер вскочил со стула, — позвольте сказать!
— Не позволю, — тем же тихим, но твердым голосом прервал его Сергей Николаевич, — вы свободны.
Поднялся из-за стола, широким жестом указал полицмейстеру на дверь. Тот вышел, словно побитый.
Сергей Николаевич прикрыл за ним дверь, повернулся лицом в передний угол, где висела маленькая иконка Спасителя, и перекрестился. Больше он уже ничего не мог сделать для пристава Борового, только попросить: «Господи, помоги ему!»
Штабс-капитан жандармского корпуса Сергей Николаевич Воротынцев до недавнего времени находился в непосредственном подчинении полковника Нестерова, судьба которого была уже предопределена: без всяких намеков, ясно и четко, тому было сказано, чтобы он готовился в отставку. Причины такого недовольства тоже были ясными и четкими: обезглавленное Щербатовым «Освобождение» возродилось почти мгновенно, как сказочное чудовище. Новые люди, вставшие во главе организации, признавали только одно — террор. Они же ввели новое понятие — экспроприация, что на языке членов организации звучало так: эксы. При удобном случае грабили банки, не брезговали под угрозой револьвера вышибать деньги из столичных богатеев. Действовали при этом нагло, расчетливо и выскальзывали из рук правосудия, как налимы. Дошло уже до того, что они организовали на Урале нападение на тюремный этап и смогли освободить нескольких арестантов, следы которых отыскать так и не удалось.
Постоянно пополняя свою казну все новыми и новыми средствами, «Освобождение» выползало из столицы, его ответвления появлялись в губернских городах — зараза ползла и ширилась.
