Толмид замолчал. Но губы его продолжали шевелиться, хотя слов никаких не было слышно. А когда губы перестали шевелиться, голос Толмида вновь зазвучал и весьма внятно стал выговаривать:
— Я «ушел под смоковницу» — это были новые слова, которым научил меня сириец и которые я положил на сердце. Раньше я молился под ней, шептал и иногда выкрикивал слова, глядя в небо. А теперь я молчал и так научился сосредоточиваться, что ничего вокруг себя не видел. Я смотрел в точку, и точка эта как бы поглощала меня, впитывала в себя, так что сам я переставал существовать… Этому сириец хорошо научил меня… Опустошать дух и очищать сердце я уже тогда научился. Но… понимаешь, когда я возвращался, когда я приходил в себя или к себе — не знаю, как правильнее сказать, — все мои желания прибегали назад и с такой силой на меня набрасывались, что я стал страдать намного сильнее, чем мучился до того, как познакомился с сирийцем…
Толмид замолчал, и губы его уже больше не шевелились.
— А как ты попал к ессеям? — спросил Филипп.
— Я уже рассказывал тебе. Не один раз, — жестким голосом отвечал Толмид, и в глазах его на мгновение сверкнул холодный огонь.
— Ты мне очень мало о них рассказывал, — сказал Филипп.
— А нечего рассказывать. За всё время ни одного нового слова не выучил. Потому что нет у них новых слов — одни только ритуалы.
— Они тебя, похоже, обидели? — спросил Иуда. Толмид не ответил.
— Послушай, говорят, что именно ессеи стремятся к Покою — они его провозгласили главной своей целью. Они борются со страстями и всё время очищаются от них, — сказал Иуда.
Толмид сурово и пристально посмотрел сначала на Иуду, а потом на Филиппа и спросил:
— Мне кто-нибудь даст воды?
Филипп дернул плечами и протянул ему флягу.
Толмид сперва налил в миску немного воды, а потом сказал:
— Очистил меня Иоанн. Когда я вошел в реку и он своей сильной и грубой рукой взял меня за голову и трижды окунул в воду, вся моя прежняя грязь из меня выплеснулась. И он мне указал на нее и сказал: это твой грех, от него надо отречься.
Толмид поднял чашу с водой, развернул ее в сторону смоковницы, отвел руку к плечу, а плечо отодвинул назад, словно замахиваясь, так что Филипп и Иуда быстро перевели взгляд на ствол дерева, чтобы увидеть, как об него с силой ударится вода.
Но Толмид вернул назад руку и спросил:
— Хочешь пить, Филипп?
— Нет. Сейчас нет. Спасибо.
— Тогда я выпью. Не возражаешь? — спросил Толмид и принялся медленно пить из чаши.
— Ну вот, выпил свои грехи, — заметил Иуда, когда миска опустела.
— Это не грехи. Это вода, которую мне дал Филипп. Чистая и вкусная, — сказал Толмид.
И сразу заговорил Филипп:
— Я помню. Нас вместе крестили. Мы с тобой тогда и познакомились. Нас было человек двадцать. Но я обратил внимание именно на тебя. Когда Иоанн велел нам войти в воду, лицо твое страдало. Было такое ощущение, что ты входишь не в воду, а в огонь. И все вокруг тебя исповедовали свои грехи, отрекались от них. А ты молчал и морщился, словно от боли. Но потом, когда Иоанн подошел к тебе и совершил над тобой крещение, ты весь преобразился: лицо твое стало прекрасным, как у ребенка, глаза засияли радостью и покоем.
— Радостью и покоем? — переспросил Толмид и слегка покачал головой. — В Покое нет никаких чувств. Покой не может быть радостным.
— Может, представь себе! Потому что именно радость и покой я видел на твоем лице, когда ты вышел из Иордана. Помнишь, я помог тебе одеться? Потому что ты был как бы в забытьи, а ветер дул довольно холодный, и я побоялся, что ты простудишься.
— Не помню, — сказал Толмид. — Но точно помню, что покоя во мне тогда не было. Я впервые ощутил покой, когда меня позвал к себе Учитель.
— Это я тебя привел к Учителю! — обрадованно воскликнул Филипп. — Учитель сперва ко мне подошел и пригласил следовать за Ним. А я Ему сказал: можно я друга позову? Потому что мы с тобой сразу подружились и несколько дней ходили вместе. Я и дома у тебя был, в Вифаваре. А потом мы вернулись к реке, потому что все тогда ждали человека, о котором говорил Креститель. Помнишь? Он говорил про Учителя, что ремни у Него на сандалиях недостоин расстегнуть. И мы с тобой решили дождаться, потому что верили Иоанну и чувствовали, что вот-вот… Неужели не помнишь?
— Не помню. Мне кажется, как только я вышел на берег, ко мне сразу же подошел Иисус.
— Говорю тебе: несколько дней прошло. А потом, когда Учитель разрешил мне и я побежал за тобой, ты ведь сначала не хотел идти. Ты спросил: откуда он? Я сказал: из Назарета. А ты махнул на меня рукой: из Галилеи не может прийти истинный учитель. А я закричал: ты пойди со мной и только взгляни на Него! Сразу увидишь и всё поймешь!
— Не помню.
— Не может быть! — испугался Филипп. — Ты что, хочешь сказать нам, что забыл о своей первой встрече с Иисусом?! Ведь как только я привел тебя к Нему и ты Его увидел, ты сразу же назвал Его Сыном Божьим! Ты первым из нас узнал Его — задолго до Петра.
— Не я — Его, Он меня узнал, — сказал Толмид. — И это я буду помнить и в этой жизни, и в следующей, если она у меня будет… Он подошел ко мне и сказал: «Вот истинный израильтянин, в котором нет лжи». И я удивился, потому что это были слова моей матери, она меня так часто называла — истинным израильтянином, так как многие звали меня сирийцем. И она же всем говорила, что я никогда не вру… «Откуда ты это знаешь?» — спросил я Его. А Он мне ответил: «Я видел тебя под смоковницей».
Толмид замолчал и шумно задышал, долго вдыхая и с силой выдыхая, то ли успокаивая себе, то ли прочищая легкие. А Филипп повернулся к Иуде и стал ему объяснять:
— Действительно, Он сказал, что видел его под смоковницей до того, как я привел его к Нему. И я, честно говоря, до сих пор не понимаю, что Он имел в виду.
— Он видел меня под смоковницей! — громко произнес Толмид. — Он видел, как я накормил голодного старика. Он видел, как я плакал у смоковницы возле реки. Он видел, как я в полдень молился у колодца. Он видел, как я учился сосредоточению, чтобы получить покой. Он всё видел. И с первого взгляда узнал меня. Всю мою жизнь. Все мои желания. Он видел, слышал и знал, что я давно Его жду, что не могу без Него жить, потому что только Он может дать мне покой и освободить от страданий… Я много слов сейчас говорю, чтобы описать мои ощущения. А он сказал только одну фразу: «Я видел тебя под смоковницей». И всё стало ясно… И я тут же сказал Ему, что и я о Нем кое-что знаю. Что Он — сын царя и сам Царь над миром, потому что Он — Господин Покоя.
— Он немного не так ответил Иисусу. Он назвал его Сыном Божьим и Царем над Израилем, — объяснял Филипп.
— И как только я это сказал, я сразу почувствовал, что на меня надвигается Покой. Он словно вышел из Иисуса, двинулся мне навстречу, обтек, окутал и стал наполнять. А я стал в него погружаться, как в воду. Но Иоанн… Иоанн с силой меня в воду запихивал, как будто хотел утопить. А тот покой, который показал мне Учитель… Нет, описать это невозможно. Я растворялся в нем, как соль в воде, когда соль становится водой, а вода — солью… Но Он лишь на мгновение показал мне Покой и тут же забрал обратно. И сказал: «Истинно говорю, что отныне вы будете видеть Покой и он будет приходить к вам».
