Тот насмешливо смотрел на Филиппа и не отвечал.
— Правильно, второй после субботы. Значит, базарный, — сам себе ответил Филипп.
Юноша снова молча посмотрел на него, и снова насмешливо.
— Стало быть, не только базарный, но и постный, — сказал Филипп.
Юноша поднял руку и почесал нос, вернее, осторожно погладил его. И по одному этому движению было видно, что юноша аккуратен и обстоятелен.
— Может быть, поэтому? — вопросил Филипп. Юноша в третий раз насмешливо посмотрел на своего спутника и при этом так меланхолично повернул голову, что теперь уже с большой долей уверенности можно было утверждать: нет, он не насмехается над старшим товарищем, а просто у него такое выражение глаз, — глаза у него так устроены, что во взгляде их всегда чудится насмешка. Даже когда он грустит или скорбит, глаза его всё равно насмехаются: над другими людьми, над миром и прежде всего над ним самим, — потому что насмешка их сродни сомнению, а сомнение юноши — глубоко и серьезно.
— С какой стати Иисус будет соблюдать фарисейский пост? Он никогда этого не делал. — Голос у юноши неожиданно оказался взрослым и сформировавшимся басом.
— Вот и я себя спрашиваю: если Учитель объявил пост, то с какой стати? Если мы куда-то спешим и у нас нет времени, то возникает вопрос: куда мы спешим? И зачем огорчать Марфу, которая так старательно накрывала нам завтрак? Ты-то как считаешь, Фома?
— Я пока никак не считаю, — ответил Фома.
— Но здесь должно быть какое-то объяснение, должен скрываться какой-то знак, — рассуждал Филипп.
— Не уверен, — сказал Фома.
— Но ведь просто так Учитель никогда ничего не делает! — настаивал Филипп, повернувшись к юноше.
А тот сперва пожал плечами, затем аккуратно почесал нос, а потом ответил своим взрослым низким голосом:
— Я когда не вижу знака, то так и говорю: я никакого знака не вижу.
Тут во главе процессии случилась некоторая неразбериха. Иисус неожиданно сошел с дороги и шагнул в сторону, в проход, который был в колючем кустарнике. Зилот мгновенно почувствовал изменение движения и метнулся к проходу, толкнув Малого, который следом за Иисусом хотел пройти через кустарник. Зилот перед Малым тотчас извинился, но одновременно оттеснил его в сторону, а Петра пропустил вперед, войдя за ним следом, так что Малый вошел в проход только третьим.
Гилад и Узай, ученики-охранники, тоже метнулись к проходу. Но братья Зеведеевы и Матфей предусмотрительно остановились и пропустили их, чтобы не толкаться и не оцарапаться о колючий кустарник. Затем Матфей уступил дорогу Иоанну и Иакову, Филипп прошел раньше Фомы, а Иуда пропустил впереди себя Андрея.
Иисус направился к смоковнице, которая росла в двадцати шагах от дороги над крутым обрывом.
Это была та самая смоковница, под которой часто сидел Нафанаил Варфоломей, которого Филипп называл на греческий манер Толмидом. Толмида под деревом не было, а смоковница его в утреннем освещении была великолепна. Ствол ее был мощным и настолько широким, что его с трудом могли обхватить два человека. В вышину она достигала не менее двенадцати локтей, а ветви ее раскинулись и размахнулись в стороны на добрых пятнадцать локтей, если не более. Вся она была покрыта свежими зелеными листьями, влажно сверкавшими в утреннем солнце, — прекрасное место для уединения, для молитвы и для отдыха в жаркую полуденную пору.
Иисус обогнул смоковницу и, подойдя к обрыву, остановился. Некоторое время Он смотрел в обрыв, а ученики тем временем рассредоточивались по площадке, окружая дерево.
Филипп же направился к обрыву, чтобы посмотреть на то, что разглядывал Иисус.
Но как только Филипп к обрыву подошел, Иисус отошел от него и вернулся к дереву. Филипп же глянул в обрыв и увидел, что на дне его лежит старый мельничный жернов. Лицо Филиппа выразило удивление. Похоже, он ни разу не видел жернова, хотя часто бывал в этом месте.
Некоторое время Филипп таращил на жернов свои глаза. А когда обернулся, то увидел, что Иисус отодвигает руками ветки смоковницы, что-то ищет на дереве, а Ему помогают Петр и Зилот, Иаков и Иоанн, а Малый зовет на помощь Андрея — самого могучего и рослого среди учеников.
Но в следующий момент Иисус вдруг перестал искать на дереве, опустил руки и что-то стал говорить. А что Он говорил, Филипп не слышал, так как ветер относил Его слова в сторону. И потому Филипп отошел от обрыва и поспешил к смоковнице. Но когда он подошел, Иисус уже кончил говорить.
— Что сказал Учитель? — спросил Филипп у Андрея.
— Я не очень расслышал, — отвечал белобрысый великан. — Малый позвал меня. Велел, чтобы я помог Господу искать плоды на дереве. Малый сказал: «Может быть, они выше от земли растут и мы не можем до них дотянуться. А ты — самый длинный из нас». Я на «длинного» не обиделся и стал искать. Но ни одной смоквы не нашел. И в это время Господь сказал что-то короткое. Но я не расслышал, потому что был от Него далеко, по другую сторону дерева. Он что-то о плодах говорил, так мне показалось.
Андрей был разговорчивым человеком и, когда не знал что-то, становился еще более разговорчивым.
Филипп отошел от Андрея и подошел к Матфею, который уже достал из-за пояса восковую дощечку и тонко очиненную палочку.
— Ты слышал, что сказал Учитель? — спросил Филипп.
— Сейчас запишу, чтобы не забыть, — торжественно ответил ему Матфей и принялся покрывать табличку быстрыми знаками.
— У Него такое расстроенное и печальное лицо! Я давно Его таким не видел! — воскликнул Филипп, но тихо, чтобы стоявший поблизости от него Иисус этого восклицания не расслышал.
— Вот, записал, — объявил Матфей. — Учитель сказал: «Да не будет впредь от тебя плода вовек».
— Он дереву это сказал? — удивленно спросил Филипп.
— Он, как я понимаю, проголодался и подошел к дереву, чтобы найти смокву и отведать ее. Но ни одного плода не нашел. Только листья, — объяснил Матфей, любовно глядя на свою табличку.
Сзади к ним подошел рыжеволосый Иаков Алфеев по прозвищу Малый.
— Он проклял смоковницу! Она теперь засохнет! — радостно объявил он.
— Проклял? За что? — недоумевал Филипп. А Малый гневно взглянул на него и сказал:
— Помнишь, у пророка Михея? «Горе мне! Ибо со мною теперь, как по собрании летних плодов, как по уборке винограда, ни одной ягоды для еды, ни спелого плода, которого желает душа моя»!
— Но сейчас не лето. Весна только началась…
— Ты дальше слушай! — сердито перебил его Малый. — В следующем стихе Бог говорит Михею: «Не стало милосердных на земле, нет правдивых между людьми; все строят ковы, чтобы проливать кровь; каждый ставит брату своему сеть»!
— При чем здесь Михей? — совсем уж не понял Филипп.
— Михей не нравится? Можно из Иоиля, — сказал Малый и продолжал, яростно и радостно глядя на Филиппа: — «Ибо пришел на землю мою народ сильный и бесчисленный; зубы у него — зубы львиные, и челюсти у него, как у львицы. Опустошил он виноградную лозу мою, и смоковницу мою обломал, ободрал ее догола и бросил: сделались белыми ветви ее!»
