Книга Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник, страница 5. Автор книги Юрий Вяземский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник»

Cтраница 5

X. Я поднялся со скамьи и, с почтительным проникновением глядя на Вардия, сказал:

— Здесь многие лишились дара речи. Не столько от страха, сколько от глубокого уважения, которое мы испытываем к нашему высокому гостю, прекрасному оратору и удивительной образованности человеку.

Вардий поднял круглые брови и возразил:

— Неплохое начало. Но откуда ты знаешь, какой я оратор? Ведь мы с тобой, юноша, впервые видимся.

Я позволил себе уважительно улыбнуться и ответил:

— Я, может быть, онемел от волнения. Но глухим я никогда не был. И, стало быть, не раз слышал, как в нашем городе превозносят разносторонние дарования почтенного Гнея Эдия Вардия.

Похоже, я немного перестарался. Потому как Вардий поморщился и сказал:

— Льстить тебя научили, молодой человек. А что ты можешь сказать по существу заданной темы?

— Моим друзьям были предложены три разные темы, — вежливо уточнил я. — На какую хочешь, чтобы я перед тобой выступил?

— Да на любую, — усмехнулся Вардий. — Главное, чтобы речь шла о красоте.

— И это должна быть непременно свасория? — полюбопытствовал я.

— Так, значит, тебе известно это слово?.. Похвально… Решено: пусть будет свасория, — оживился Вардий.

— А если я начну с контроверсии, ты не рассердишься? — спросил я.

Вардий еще больше оживился и воскликнул:

— С чего хочешь начинай! И не затягивай преамбулу. Хочу, наконец, услышать о красоте и понять, что это такое.

— Иди сюда, к кафедре! Отсюда говори! — испуганно и с радостной надеждой в голосе крикнул мне учитель Манций.

Я пошел к кафедре.

XI. С твоего позволения, Луций, я лишь кратко передам тебе содержание своей речи. Она, ей-богу, не стоит того, чтобы приводить ее полностью.

Остановившись возле третьего декламатора, я начал примерно так:

— Мой товарищ прекрасно рассуждал о том, что красота должна быть мужественной. Но, слушая его, я подумал: еще мальчиком я оказался на войне и видел вокруг себя много мужественных людей. Мужественным был мой отец, Марк Понтий Пилат. И он был прекрасен в своем мужестве. Но когда он и его доблестные конники отрубали нашим врагам головы, ноги или руки, когда сами они корчились от боли, которую им причиняли их собственные раны, разве в этом величайшем солдатском мужестве заключалась та красота, которую мы ищем и которую пытаемся описать? И разве женщина, слабая, нежная, немужественная, которая боится за своего возлюбленного мужа, трепещет за своего ребенка, разве в этой любви и в этом страхе она не красивее, не прекраснее всех этих мужественных воинов, которые обрекают ее на ужасы и страдания?

Тут я перешел ко второму декламатору и продолжал:

— О том, как красота учит нас справедливости, возвышенно и убедительно говорил мой второй товарищ. Но я вдруг подумал: справедливость требует, чтобы преступники подвергались наказанию. Повинуясь справедливости и нашим законам, мы отправляем воров и убийц в тюрьмы и самых злостных и неисправимых средь них предаем смертной казни. Но разве тюрьмы прекрасны? Разве казни имеют отношение к красоте?

— По-моему, достаточно. Хватит, Луций! — услышал я испуганный голос своего учителя Манция. И тут же прозвучал гневный окрик Вардия:

— Не мешать! Не сметь его прерывать! Пусть продолжает!

И я, перейдя к первому декламатору, сказал:

— Нам говорят: красота дарит радость и счастье… Да, часто радуешься и наслаждаешься, когда любуешься живописным пейзажем, или прекрасной статуей, или прелестной девушкой и красивым юношей. Но, положа руку на сердце, иногда эта красота, природная или искусственная, доставляет не радость, а причиняет грусть и сожаление. Порой — необъяснимо. А подчас начинаешь размышлять и понимаешь, что живописную местность ты скоро покинешь, прекрасная статуя не тебе принадлежит и ты такую никогда не сможешь приобрести; прелесть девушки с годами померкнет, и юноша с годами утратит свою красоту. Ибо красота неповторима, преходяща, мимолетна.

Я замолчал и впервые огляделся вокруг. Одноклассники смотрели на меня, затаив дыхание. Манций предостерегающе качал головой.

Тогда я повернулся лицом к Вардию и увидел, что глаза у него сверкают; губы пребывают в движении, то складываясь как бы для поцелуя, то оттягиваясь на щеки; руки лежат на скамье по обе стороны от тела, и толстые круглые пальчики нервно барабанят по дереву.

Кажется, возбудил. Сейчас попробую возбудить еще больше, — подумал я и сказал:

— Контроверсия закончилась. Вы ждете от меня свасории?

Я замолчал, ожидая, что кто-нибудь ответит на мой вопрос. Но все молчали.

И тогда я облегченно вздохнул и радостно воскликнул:

— Спасибо, что не ждете! Потому что свасории не будет! Потому что, в отличие от моих товарищей, я не только не могу убеждать вас в достоинствах красоты, но, честно говоря, плохо понимаю, о чем у нас идет речь. Что такое красота? Из чего она состоит? Как ее описать? Я не знаю.

Я задавал этот вопрос, я спрашивал о красоте у других людей. И все они мне ее описывали по-разному. Кузнец говорил одно, воин — другое, судья — третье; влюбленный описывал свою возлюбленную, мать — своего ребенка. И все они живописали то, что их больше всего привлекает и чем они прежде всего дорожат. Но влекут их разные вещи. А красота, как мне кажется, не может быть множественной. Как не может быть множественной и разноликой справедливость. Как не должен быть разноречивым закон.

Так, может статься, само влечение, или притяжение, или стремление людей к любимому и ценному для них возможно считать красотой? Но, во-первых, мнится мне, красота не может быть влечением. Ибо она — нечто конечное, она — не путь, а цель пути. А во-вторых, влечения у людей тоже разные. Меня, например, с детства притягивал мой отец, и всё в нем мне казалось красивым и прекрасным… Но теперь он погиб, и люди объявили его «предателем отечества»…

Я замолчал, рассчитывая, что сейчас последуют реплики, в первую очередь — от Манция. И Манций не заставил себя ждать, возразив у меня за спиной:

— Тут нет никакой логики, Луций.

Я уцепился за это замечание и радостно воскликнул:

— Вот именно — логики нет! Потому что люди, когда говорят о красоте, имеют в виду красоту эгоистическую, разрозненную, неполноценную и неистинную. А истинную красоту чувствуют, слышат и созерцают только боги! И только им дано определить и описать всеобщую и конечную красоту!.. А люди…

Тут я снова замолчал. И дождался, когда из глубины зала Вардий возбужденно и будто рассерженно спросил:

— А люди что?

— Люди, — тихим, но убежденным голосом отвечал я, пристально глядя на Вардия, — люди должны помнить две, нет, три вещи. Первое. Настоящую красоту знают и созерцают только боги, которые ее создали и которые ею обладают. Второе. Люди, если они не хотят превратиться в двуногих животных, должны всю свою жизнь стремиться к этой божественной красоте и в юности постараться лишь почувствовать ее отблески, в зрелости — начать различать ее контуры, в старости, как учат нас мудрые люди… Впрочем, я не знаю, как надо вести себя в старости, потому что я еще очень юный и бесчувственный человек.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация