Поняв, что корабль уже начал плавание, я бросился на свернутые канаты и предался горю, со стонами и слезами. Я никак не мог поверить, что всего за несколько минут оказался исторгнут из своего уютного дома и что жестокие, беспощадные люди, протащив через полгорода, швырнули меня на палубу неведомого судна, — скорее всего пиратского, — и теперь, быть может, убьют или продадут в рабство в чужие страны. Вскоре я спросил себя, в чем причина подобного обращения со мною. Вот к какому выводу привели меня раздумья.
Вероятно, Шельм давно уже наводнил окрестные моря разбойничьими кораблями. Его наемники грабили и захватывали в плен безоружные торговые суда. Так он разбогател, на эти-то деньги и купил великолепный дом, только что покинутый мною. Поселившись в приобретенном на неправедные богатства роскошном дворце, он под вывеской торгового дома «Шельм, С’Дохни и К°» вновь стал отправлять в плавание вооруженные корабли, якобы для мирной торговли. Те, возвращаясь, привозили на продажу товары, будто бы купленные законным путем. Так продолжалось, пока слухи о его бесчинствах не пошли по всему Стеклянному городу. Нынче утром, когда я посетил Александра Шельма, тот пребывал в мучительной неизвестности, дожидаясь корабля, на палубе которого я сейчас находился. Высматривая его в окно, Шельм в рассеянности обронил несколько слов, значения которых не понять было бы трудно. К тому же я оказался свидетелем разговора с императором и герцогом Веллингтоном, прослышавших о его выходках. Злодей решился захватить меня в плен, чтобы я не мог разгласить то, что мне стало известно. Зная, что ему не оправдаться перед судом Адмиралтейства, где герцог приказал ему назавтра же доказать свою невиновность, Шельм тою же ночью отплыл на одном из своих кораблей, прихватив меня с собою — намереваясь, по всей видимости, продать меня в рабство в чужие страны, когда снова начнет пиратствовать.
Занятый этими мыслями и сетованиями, лежал я на палубе, никем не замеченный и ничего вокруг не замечая. Когда же вновь поднял глаза, с какою тоской увидел я кругом бушующие волны! Ни следа не осталось от Стеклянного города, только Башня всех народов чернела на фоне алых разрывов туч, предвещая ранний рассвет. В сумраке быстро удаляющийся берег смотрел хмуро и мрачно. Холодный ветер носился над океаном, вздымая пенистые валы, и уныло завывал среди высоких мачт и такелажа. Матросы спали, только вахтенный размеренно вышагивал по палубе. Измученный душой и телом, убаюканный мертвенным спокойствием природы, я наконец погрузился в сон.
Когда я проснулся, день был уже в разгаре. На раскаленном небе пылало тропическое солнце, обрушивая свои лучи на пляшущие и сверкающие волны. Тысячи разноцветных рыбок играли и резвились вокруг корабля. Матросы — высокие, мрачные с виду молодцы с Северных гор — бездельничали в тени навесов или, облокотившись о поручни, жарились на солнце. Все это нисколько меня не трогало. Я лишь стонал, не в силах подняться на ноги, и мечтал упокоиться в могиле, на тысячу морских саженей под килем пиратского корабля. Весь день я провел, проклиная Шельма с его бессердечной командой и провожая тяжкими стонами исчезающие за горизонтом клочки суши. К закату Африка окончательно скрылась из глаз. Предо мной расстилалась унылая водная пустыня. В столь жалком состоянии я провел три дня. На четвертый Шельм приказал снять с меня оковы и отвел мне гамак на средней палубе, даровав свободу бродить по кораблю, как мне вздумается. Это не был акт милосердия — Шельм превосходно понимал, что бежать мне некуда. На триста миль вокруг у меня не было ни единого друга, поскольку мы находились на равном расстоянии от Стеклянного города и от острова Обезьяндии, куда, по всей видимости, держали путь.
Под вечер впередсмотрящий крикнул с мачты, что видит по направлению на вест незнакомый парусник. Шельм взялся за подзорную трубу, но на таком расстоянии не удалось определить, что за корабль. Шельм, впрочем, утверждал, что это большое судно из Стеклянного города. Корабль понемногу приближался, однако вскоре его скрыла темнота. Шельм, С’Дохни и Кэри
[77]
совещались всю ночь. С наступлением утра стало видно, что чужой корабль идет к нам на всех парусах, меж тем как борта его ощетинились пушками, а пунцовый флаг указывает на то, что перед нами великолепный витропольский фрегат первого класса.
Мистер С’Дохни вышел на палубу в капитанской форме и подмигнул матросам. Те, по-видимому, поняли намек, быстро спустились в кубрик, отстегнули палаши и кортики и вернулись на палубу в облике простых торговых моряков, одетых в синие бушлаты, с шапками из тюленьей шкуры на голове вместо красных пиратских платков. Я заметил, что багряный флаг под прикрытием темноты спустили и теперь на мачте развевается зеленый флаг Веллингтона. Шельм, вопреки своему обыкновению, не появлялся на палубе, зато старикашка С’Дохни то и дело заходил в его каюту, а когда появлялся вновь, его иссохшие черты украшала злокозненная усмешка. Мне стало ясно, что против несчастного судна затевается сатанинский заговор.
Когда чужой корабль подошел достаточно близко для переговоров, на палубе его показался офицер и приказал нам убрать паруса. Наши матросы немедленно подчинились. Вслед за тем с незнакомого корабля спустили шлюпку. Человек двадцать с офицером во главе поднялись к нам на палубу. Офицер показал подписанное Веллингтоном и Гренвиллом распоряжение о поимке Александра Шельма, виновного в тяжких преступлениях, дающее предъявителю полномочия обыскать любой корабль, и пожелал видеть капитана. Вперед выступил мистер С’Дохни. Проглядев документ, наш поддельный капитан с низким поклоном объявил, как он счастлив сообщить, что разыскиваемый преступник находится в его руках, и пригласил офицера спуститься в каюту, чтобы увидеть пленника и услышать рассказ о том, как тот был захвачен. Обрадованный офицер, ничего не подозревая, спустился со своими людьми в каюту. Я не сдержал невольный вздох, глядя, как эти бедняги направляются навстречу верной гибели, но С’Дохни, обернувшись, бросил на меня грозный взгляд и коснулся рукояти кинжала. Наши гости скрылись в каюте. По знаку новоявленного капитана двадцать пиратов бросились вслед за ними. Через несколько минут я с ужасом увидел, как они один за другим выходят на палубу и каждый держал в руке окровавленную голову. Шельм шел впереди в изящном черном костюме, с довольной улыбкой на физиономии. Выстроившись на палубе против злополучного фрегата, команда разразилась громовым кличем:
— Шельм и победа!
Несчастные моряки застыли, ошеломленные зрелищем, а потом бросились к пушкам. Прежде чем они успели выстрелить, С’Дохни, схватив мушкет, прицелился в их капитана. Пуля попала точно в цель — командир корабля мертвым упал в море.
Шельм крикнул:
— К орудиям!
Пиратские пушки дали залп. В ответ противник принялся палить вовсю. С обеих сторон множество раненых и умирающих повалились на палубу. Пираты дали еще один залп, с гибельным результатом. Каждое ядро достигло цели. Корабль противника лишился мачт и быстро начал тонуть. Команда продолжала ожесточенно сражаться, несмотря ни на что, но Шельм, построив своих людей, провел корабль точно под бушпритом вражеского судна. Пираты попрыгали на палубу, и началась общая свалка. Тонущий корабль превратился в арену кровавой бойни. Ярость пиратов и отличное владение оружием давали им решительный перевес. Кругом лежали умирающие враги. Пираты, схватив каждый по пленнику, только успели вернуться к себе на корабль, когда пороховой погреб витропольцев с ужасным грохотом взлетел на воздух. Злосчастное судно пошло ко дну. Нас едва не затянуло вслед за ними в водоворот. Раздался последний предсмертный вопль гибнущих моряков, и на мгновение все стихло. Пираты стояли на палубе, потрясенные собственной стремительной победой. В конце концов их изумление нашло выход в непристойных жестах и взрывах грубого хохота. Что касается Шельма, он молча в задумчивости мерил шагами палубу. С’Дохни жадно припал к бочонку рома и пил, пока не повалился, корчась и ругаясь, на палубу, словно раздавленный червяк.
