— Они уже взрослые, — поправил смертоносец, — но подростки должны психологически подготовиться к размножению.
Правитель поморщился и кивнул.
— И вы с Симеоном должны открыто продемонстрировать правильный межполовой контакт, — настойчиво повторил ученый паук.
Найл покосился на Мерлью. Принцесса презрительно скривилась:
— Что поделать, Найл. Так нужно.
— Тогда ты правильно понял меня, Посланник, — подвел итог смертоносец.
— А еще, — у девушки желваки ходуном ходили, но говорила она тихим, почти ласковым тоном, — нужно найти в этих каменных джунглях оазис, способный прокормить весь отряд необходимые три месяца.
— Ну, — усмехнулся Найл, — как раз это проще всего. Дравиг, ты мне поможешь?
— Да, Посланник.
С точки зрения человека, пауки не способны думать. Они просто воспринимают окружающий мир, анализируют, оценивают, решают возникающие вопросы исходя из предыдущего опыта — иногда в одиночку, иногда объединяя в единое целое сразу несколько разумов. Они обладают великолепной памятью и всегда готовы к восприятию внешних вибраций. Люди же гордятся своей способностью к мышлению. Трудно сказать, какое преимущество дает двуногим процесс многократного пережевывания абстрактных мыслей, но то, что постоянное мельтешение посторонних образов, воображаемых событий, мечтаний и горестей отгораживает сознание от истинного мира — это совершенно точно.
Для понимания происходящего вокруг и единения с общим сознанием смертоносцев Найлу требовалось избавиться от мыслей. Правитель делал подобное неоднократно: мысленно отступал вдаль от роящегося в сознании хаоса и ждал. Просто ожидал, созерцая со стороны, как брошенный за ненадобностью бедлам постепенно рассасывается, успокаивается, оседает, точно поднятая в озере муть. Проходит несколько минут, иногда полчаса. Изредка — час. И вот «озерная вода» становится чистой и прозрачной, и готовой отразить в себе всю вселенную, как отражает озерная гладь бесконечное небо, и порою невозможно отличить, где кончается истинный мир, а где начинается его внутренний образ.
Пожалуй, сегодня впервые Найл подумал о том, что нет необходимости наблюдать бесконечный караван мыслей, очищая сознание. Кто мешает отрешиться от внутренней суеты, созерцая внешний объект? Например, великолепную принцессу Мерлью.
Они в походе уже полгода, а от нее, как всегда, веет легким ароматом можжевельника, медно-золотистые волосы кокетливо, словно для парадного визита зачесаны набок, обнажая розовое ушко, в котором красуется золотая сережка — несколько украшенных бриллиантами лепестков, к которым подвешена рубиновая граненая капелька. Густые ровные брови, длинные черные ресницы — никогда и ни у кого из женщин в своей жизни Найл не видел таких черных ресниц.
Да и у принцессы, помнится, прежде они были заметно светлее. Голубые глаза. Не просто голубые — это тот яркий и чистый голубой цвет, что наполняет жарким полднем озеро Дира, рядом с которым девушка родилась; а в центре — черные бездонные зрачки, словно мрак подземного города, в котором ей довелось вырасти.
— Что ты так на меня смотришь? — Девушка откинула голову назад, встряхнула послушными волосами — вроде небрежно отброшенные, они опять легли набок — и взглянула на правителя сквозь бокал с вином.
Откуда-то из глубин подсознания, мимо расслабленного разума просочился прямо к губам искренний ответ, и губы шелохнулись, беззвучно произнеся всего лишь одно слово.
Черты принцессы дрогнули, словно растворяясь в прохладном воздухе, но удержались, хотя лицо ее и потемнело, а взгляд стал тяжелым и усталым.
— Великие боги, — произнесла она низким бархатным голосом, — как я любила тебя. Как я любила тебя, Найл. За что это мне? Почему?
Она качнулась вперед и неожиданно впилась ему в губы жадным поцелуем.
Найл так и не успел понять, испугаться ему этой внезапной страсти, обрадоваться ей или просто вежливо ответить на поцелуй — как ноги внезапно скрутило резкой судорогой. Правитель рухнул со стула, вскрикнув от внезапной боли, но все же смог осознать, что это был удар — жестокий и ничем не спровоцированный волевой удар Дравига.
Найл резко откатился в сторону, концентрируя все силы и волю в единый, прочный, монолитный шар, готовя его к броску.
— Прошу простить меня, Посланник, — склонился Дравиг в ритуальном приветствии. Я хотел защитить тебя от опасности.
— Какой? — заорал Найл. — Кто на меня напал? — И только тут он обратил внимание на ошалело оглядывающуюся принцессу.
— Скажи, Найл, — едва ли не заискивающе попросила она. Это ведь сделал ты?..
— Что, Мерлью?
— Ты выдавил меня из моего тела, а потом Это — принцесса неуверенно коснулась кончиками пальцев собственных губ.
— Да нет, никогда! — испугался Найл. — Я же тебе обещал!
— Извините, — принцесса вскинула руки к вискам. Кажется, мне нужно выйти.
Девушка поднялась, неуверенной походкой добрела до двери, немного постояла, опершись рукой на плечо Нефтис, а потом вышла наружу.
— Кто-нибудь объяснит, что здесь случилось? — спросил правитель, обращаясь, впрочем, конкретно к Дравигу.
Старый смертоносец ответил ярким воспоминанием минутной давности. Найл опять, только уже с другого места, увидел принцессу, смотрящую сквозь бокал с вином, потом увидел, как она встает, тянется к нему. Но в тот самый миг, когда Мерлью отставила бокал, у нее внезапно пропал запах. Полностью. Исчезло тепло, излучаемое ее телом. Пропал разум — те самые тонкие ментальные вибрации, что распространяет вокруг себя каждый человек. К Найлу протянулось нечто непонятное, холодное и непостижимое, впилось в губы. Тут Дравиг не выдержал и нанес волевой удар, отбрасывая правителя от возможной опасности.
— Великая Богиня! Что же это было?
— Скажи, Найл, — растерянно почесал затылок Симеон. Принцесса Мерлью была сейчас в плаще или без?
Правитель оставил вопрос без ответа. Слишком уж нехорошие подозрения навело на него короткое происшествие, случившееся с принцессой. И совершенно незваной явилась из глубин памяти темная улица города, залитая желтоватым светом Луны, и неуклюже бредущее вдоль домов мертвое тело, несущее под мышкой чужую голову.
Найл встряхнулся, решительно изгоняя из сознания ненужный образ, очищая разум от набившейся скверны, закрыл глаза и откинулся на спинку стула, расслабляясь и успокаиваясь. И созерцая. Все тепло и спокойно. Как песок между пальцев, осыпаются мысли о наполняющих старый дом вещах, о еде, что скоро понадобится его отряду, и принцессе Мерлью, которая наконец-то стала отходить от обиды за его ночь с надсмотрщицей солеварни.
Все преходяще, и эти проблемы разрешатся, уступив место другим, и те тоже разрешатся, и это будет происходить бесконечно, и нечего останавливаться ни на одной из них, а надо просто смотреть, как сыплется песок, и уходят беды и радости, волнения и усталость, а остается прекрасный солнечный мир на склоне горы, где в мертвом, уже утерявшем малейшие следы былых обитателей доме опять засветилась аура жизни. Аура светлая и здоровая, с чуть голубоватым отливом.
