Князь ждал ее… Надо было быть правдивой в мелочах для того, чтобы затем играть по-крупному, лгать серьезно, выдумывать предметы важные и при этом никогда не бывшие в действительности!..
Она спокойно вошла в гостиную и увидела его сидящим в кресле. Он занял кресло, справедливо сознавая себя господином положения. Она тотчас поклонилась почтительно и изящно. Затем сказала:
– Я только что подъехала и сразу заметила вашу карету… – Она нарочно не договорила. Она знала, что недоговоренность, неопределенность всегда может быть верным союзником!
Он ответно заговорил, и она узнала, что он отнюдь не намеревается тотчас и безоговорочно доверять ей.
– Вы ездили по делам, дитя мое? – спросил он. Да, он не доверял ей. Он хотел услышать, что она скажет, в свою очередь, в ответ на его слова! Но она вовсе не хотела обманывать его, то есть именно в мелочах она не хотела обманывать его, для того, чтобы обмануть в предметах значительных и серьезных!..
– Я была в публичном саду, – она улыбнулась, стоя перед ним.
Он закивал и поспешно предложил ей сесть. Она заняла тот самый стул, на котором совсем недавно сидел Рошфор. Ее рассеянная улыбка должна была показать ему, что она не рассчитывает на его участие в ее дальнейшей жизни и не думает соблазнять его и впутывать в свои дела…
Он задал ей несколько учтивых вопросов о теплой погоде и о садах, окружающих Франкфурт. Она отвечала также учтиво, спокойно, но и рассеянно, подчиняясь известному этикету, но как будто и не желая продолжения отношений, и даже и не рассчитывая на подобное продолжение…
Но далее разговор принял такой оборот, какого она совсем не ожидала!
– Не согласились ли бы вы, мое дитя, переехать ко мне, я имею в виду для начала мой дом во Франкфурте?
Голос его был уверенным, и сам он выглядел невозмутимым. Еще совсем недавно, здесь, в этой гостиной, она могла торжествовать победу над Рошфором, но теперь оторопела она. Князь с удовольствием смотрел на ее видимое смущение. У нее не имелось времени для подробных размышлений…
– Я… не понимаю вас, князь… – произнесла она медленно.
– Мое предложение шокирует вас?
Да, необходимо было придумать самый подходящий ответ, а времени не было, прямо-таки катастрофически не было!..
– Да, – заговорила она, – да, меня шокирует ваше предложение… – Она чуть было не добавила сакраментальную обычную фразу: «Вы видите, я с вами искренна!», однако вовремя опомнилась и сдержалась. Заискивать было ни к чему!..
– Я тоже хотел бы сделаться с вами совершенно откровенным. Маркиз Рошфор… – Князь вдруг оборвал начатую было речь и заговорил иначе: – То, что я знаю о вас, позволило мне сделать вам это предложение… – Он замолчал, ждал, что же она скажет ему. Она ничего не говорила. Волей-неволей ему пришлось продолжать: – Скажу вам честно: я уже успел услышать о вас много дурного!.. – Теперь и он замолчал, теперь она должна была заговорить.
– Я даже не хочу знать, от кого вы слышали дурное обо мне! Меня это не интересует. Мне довольно и того, что я сама о себе знаю… – Сейчас она, в сущности, говорила правду.
– Господин Рошфор представил мне письменные свидетельства неких барона фон Шенка и капитана Эмбса…
– Эти люди знакомы мне. Одно время я полагала их честными людьми, затем мне пришлось отказаться от такого мнения. Поговорите с ними, они, должно быть, расскажут вам более, нежели написали…
– Их нет во Франкфурте…
Ей хотелось бы узнать, где же они, уехал ли мнимый Эмбс в свой Гент, где Шенк… Но она не спросила… Зато он спросил:
– Вас более не интересует отношение к вам маркиза Рошфора?
– Я зависела от него, не скрою, но я не испытываю к нему горячих чувств…
– Примите ли вы мое предложение?
– Я мало знаю вас…
– Хотите узнать получше?
– Я никогда не отказываюсь от учтивого общения. Но в данном случае я могу встречаться и беседовать с вами, только если вы не верите клевете, распространяемой обо мне. Я рада, что среди подобных распространителей сплетен числится и господин Рошфор! Теперь я окончательно поняла, что отвечать взаимностью такому человеку нельзя!..
И вдруг Филипп-Фердинанд сказал:
– Когда я вижу вас, мне хочется верить только вам!
– Только вы можете решить, кому вы должны верить!..
Он галантно простился с ней. Она думала, что ведет себя правильно. Он, должно быть, рассчитывал в ту же ночь очутиться в ее постели, а затем держать ее в своем франкфуртском доме. А затем… бросить, как ношенную одежду?.. Она была уверена, что он вернется!.. Его внешность, его слова уже раздражали ее. Но делать было нечего! Нужны были деньги. А потом… Она каким-нибудь способом вывернется!..
* * *
Князь вернулся на следующий день. Это было проявление нетерпения. Он снова беседовал с ней. Она снова говорила с ним о своей судьбе, о том, что и сама бы желала подробнее узнать о своих родителях…
– …Я слыхала в доме дяди, что княжества Волдомир и Азов были секвестированы на двадцать лет после смерти моих родителей. Но ведь я – единственная наследница. Я ожидала, что дядя пришлет мне деньги, но я знаю, что в морях Востока неспокойно. Это может помешать ему. Я молода и неопытна, я устала от всех этих тайн, окружающих мою жизнь!..
Он полюбил беседовать с ней. Он все более привязывался к ней. Никто бы не нашел, и, конечно, и она в том числе, так вот, никто бы не нашел князя обладающим изощренным умом. Ей не было интересно говорить с ним, но она совсем скоро начала замечать, что он относится к ней совершенно особенно. Он действительно все более и более влюблялся в нее! Такая его влюбленность была приятна ей, но вместе с тем и пугала. В бескорыстность любви Филиппа-Фердинанда она не верила, она ни в чью бескорыстную любовь не верила. Она даже не сказала бы, что то, что связывает ее и Михала, основано на этом самом бескорыстии, потому что то, что связывало ее и Михала, было вне всяких понятий и категорий; тут не могло быть всех этих: «бескорыстия», «жалости», «преданности» и прочего, красиво звучащего. Михал и она были связаны друг с другом, до самой смерти. И этого было довольно…
Наконец она согласилась, после многократных просьб, называть князя запросто – Филиппом… Его любовь имела целью привязать ее к нему. Ее целью было: сохранять свою свободу. Если бы он сказал ей, что она должна провести с ним столько-то ночей, и это послужит платой за погашение долгов, если бы он такое предложил ей, было бы хорошо. Но она знала, что так нельзя! Люди устроены сложнее, люди, как правило, дурно относятся к простоте, она может раздражать их, может казаться грубой. Нельзя, чтобы тебя полагали продажной женщиной, нельзя… Она уступала медленно, шажок за шажком… Она видела, как ее неуступчивость делает его пылким. Она знала, что придется уступить окончательно. Все это было ей до ужаса скучно, все эти любовные перипетии, уговоры, отказы, уступки…
