Какая там покойная ночь! Феодосия до петухов жгла лампу, записывая идеи чудес. Или, как теперь она учено выражалась, книг латинских начитавшись, «концепции».
– Ядрено! – только и крякнул старший чертежный дьяк Макарий, когда по прошествии седьмицы Феодосия принесла ему записи и чертежи. – Молодец!
Феодосия задохнулась от радости и широко распахнула глаза, приготовясь с жаром излагать план воплощения чудес. Но Макарий остановил:
– Погоди ликовать. Доложу игумену. Ему решать. Но чует мое сердце, что согласится со всем… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, прости меня Господи.
Прозорливый Макарий как в воду глядел. Настоятель удовлетворенно хмыкнул (что водилось за ним не часто) и утвердил почти весь список Феодосьиных чудес скопом.
И закипела у Феодосии работа. Впрочем, многие, даже верный товарищ Варсонофий, выражали сомнение в возможности воплощения некоторых Феодосьиных задумок.
– Но как ты, положим, сделаешь, что сие выплывет по небу? – тыкая перстом в чертеж, недоумевал рифмоплет.
– Это как раз нехитро.
– А свечение?
– Оптика.
– Так просто и пошло?
– Увы! Таково исподнее многих чудес, – ответствовала Феодосия с нарочитым глумлением.
Несмотря на столь циничный разговор, ни она, ни Варсонофий не сомневались в возможности чудес. И верили в них. Как же не верить? Тогда и жить невозможно.
Месяц пролетел в круглосуточной работе. И вот настал день, когда нарочные монахи, одетые москвичами средней руки, разошлись бодро на все четыре стороны от ворот Афонской обители Иверской Божьей Матери и дружно крикнули в толпе:
– Чудо!
– Где?! – закричал народ.
– В Шутихе на Сумерках! Провалиться мне на этом месте!
– Что за чудо?! – зашумели москвичи.
– Не выговорить словами! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Сие видеть надо!
Новина о невероятных событиях, творящихся в Шутихе на Сумерках, облетела Москву. Народ повалил, как на похороны Ивана Грозного, так что монастырской братии пришлось даже помутузить особо рьяно верующих в чудеса зрителей, норовивших пролезть в ворота без очереди. Зато те, кто проталкивались внутрь, столбенели с первых минут. Под каменным сводом (который в обычное время вел в скрипторий) в жутком багровом свете два черта пилили двуручной пилой грешника, уложенного в колоду! Истинно пилили! Кровь так и лилась на булыжники! Руки грешника были синими, зенки вращались, из утробы вырывался леденящий душу вопль. Скажем прямо, ежели бы зрители смогли заглянуть внутрь колоды, из которой торчали голова и члены несчастного, то увидали бы, что рожа и руки принадлежат одному монаху, а ноги совершенно другому, витиевато согнутому в три погибели. И именно тот, второй, льет в распил алую калиновую кашу. На тот случай, если некий дотошный Фома неверующий все-таки захотел бы поглядеть в щель, был придуман эффектный психологический ход. Как только черти замечали, что зритель высовывает язык, прищуривается, выгибает выю и проявляет прочие признаки любопытства, они душераздирающе вопили:
– А вот видим мы еще одного грешника, в коричневом тулупе и красных рукавицах! А тащите его сюда! Будем пилить утробу его грешную вечно, пока требуха не перемелется!
После сих посулов даже те обладатели коричневых тулупов, у коих рукавиц вовсе не было, торопились уйти прочь. Но едва делали несколько шагов, как попадали в руки святых пророков, вызывавших на откровение силы небесные. Откровение состояло в большом количестве намагниченного железа – иголок, спиц, крючьев, ловко помещенных между двумя слоями войлока, пергамента и дерева.
– Как тебя звать-величать? – уцепив подвернувшегося зрителя, вопрошали пророки.
– Авдокимом, – лепетал тот.
– А сейчас, Авдоким, будет тебе откровение: сообщат силы небесные все грехи твои тайные.
Само собой, Авдоким порывался улизнуть. Но не тут-то было! Соседи хватали его за рукава:
– Куда?!
В сей момент один из пророков вопрошал, глядя в небеса, о грехах бедолаги, а другой делал взмах дланью, в рукаве коей угнезден был магнит. Конструкция, разрисованная загадочной картой то ли звездного неба, то ли соседней слободы, начинала лихо вращаться, издавая пугающий пророческий скрежет. Наконец останавливалась, указуя стрелой на словеса.
– А грешен ты, Авдоким, что глядел с похотью на чужую жену! А еще…
– Ах, блудодей, – трясли головами и бородами зрители.
Авдоким вырывался, не жалея рукавов, и торопился скрыться.
Впрочем, бежал он недалеко, ибо рядом сияло уж другое чудо, сотворенное с оптической помощью за счет увязки зеркал. Из скрытой в стене форсунки мелко распылялась вода, свет же передавался от зеркала к зеркалу на кристаль, после попадая на водяное облако.
– А кто желает совершить добровольное пожертвование на содержание монастыря, встань в сие место и узришь радугу!
Фокус состоял в том, что радуга была видна только с обозначенного красным половиком места. Всем остальным зрителям оставалось только с завистью слушать, как жертвователь, вставший на затоптанный алый лоскут, восторженно восклицал:
– Что за чудная картина! Так и играет красками все небо!
На площадке перед химической лабораторий творились иные чуда. Взлетало в небо бирюзовое облако, а в нем возносился на небеса недавно умерший в монастыре безгрешный старец Аввакум. Аввакум хоть и был суховатый, но в костях широкий и тяжелый, так что три монаха, тянувшие невидимый слюдяной канат с помощью лебедки, установленной за скатом крыши, не раз помянули возносящегося старца неуместным словом.
В трапезной были оборудованы еще два чудесных явления.
В красивом ларце за отодвигавшейся дверцей появлялся то черный, то белый петух! Цвет его менялся в зависимости от того, произносил ли зритель молитву или ругался. Ежели говорилась молитва, то петух оказывался белым. После легкой ругани в ларце загадочным образом оказывался дьявольски черный петель.
Честно говоря, было сие чудо самым простым. Задняя стенка ларца могла отодвигаться. Ежели человек говорил молитву, то монах, сидевший за стеной, отодвигал дверцу и заменял черную птицу на белую. И наоборот. По той же системе работала и вечная печь, названная «Манна небесная». За ее задней стеной была тайная дыра, в которую монах беспрерывно протягивал поварешку на длинной держалке и наливал в горшок новую порцию жидкой каши. Стоило богобоязненному посетителю произнести молитву и отодвинуть заслонку, как взглядам очевидцев представал вновь полный горшок каши!
– Диво дивное! – восклицали самовидцы.
– Чудо явилось! Всем голодным манна! – криком объясняли зрители из первых рядов тем, кто тянул шеи сзади.
– Да как же это? – втихомолку сомневался кое-кто из молодежи (известно, что беспокойное юношество наименее склонно верить чудесам). – Али горшок без дна и снизу кашу в него толкают? Дак нет, вытекла бы… Али арифметика тут применена?
