Отец Логгин нервно почесал пазуху под мышцей. Перекрестился. Воззрился на Феодосью.
Как весенний ручей журчит нежно, подмывая набухшие кристаллы снега, сияя в каждой крупинке агамантовым отблеском, плеская в слюдяные оконца ночных тонких льдинок, отражая небесный свод и солнечные огни, так сияли на белоснежном лице Феодосии голубые глаза, огромные и светлые, как любовь отца Логгина к Богу.
«Аквамарин небесный», — смутился сей лепотой отец Логгин.
Весь сладкий дух церковный не мог укрыть сладковония, что исходило от Феодосии, от кос ее, причесанных с елеем, от платка из древлего дорогого алтабаса, от лисьей шубы, крытой расшитым тонким сукном. Отец Логгин знал отчего-то, что пазухи шубы пахли котенком. А уста — мятой. А ушеса и заушины — лимонной зелейной травой мелиссой. А перси — овощем яблочным, что держат всю ночь в женских межножных лядвиях для присушения мужей.
— Медвяный дух твой, — слабым голосом произнес отец Логгин. И, собравшись с силами, вопросил нетвердо:
— Пила ли зелие травяное — мелиссу, зверобой, еще какую ину…
Голос отца Логгина сорвался и дал петуха.
Феодосия сморгнула очесами и закусила уста, сдерживая звонкую крошечную смешинку.
«Как речная земчузинка смешинка твоя», — почти теряя сознание, беззвучно рекши отец Логгин.
— Нет, отче, не пила зелия, — отреклась Феодосья.
Демон уже подбирался к межножию отца Логгина. И вприсядку, с коленцами, плясали черти, предвкушая падение святого отца. Но Спаситель вновь пришел на помощь юному своему ратнику.
— А что, батюшка, звонить сегодня во скольки? — басом спросил Спаситель.
— А? Что? — вздрогнул отец Логгин.
Сморгнул вежами, встряхнул главой. Перед ним стоял, переминаясь в валенках, звонарь Тихон.
— После, после… Не видишь, исповедаю аз? — сказал машинально отец Логгин.
И вспомнил свое наваждение.
— Ах, нет! Звони во все колокола!
— Дык… эта… — недоумевал Тихон. — Почто во все?
— Во славу Божию! — потряс дланями отец Логгин. — Во победу над лукавым, что искусити мужей пытается даже в стенах святых!
Тихон перекрестился и запыхтел.
— Ступай, ступай, — встрепенувшись, распорядился отец Логгин. — Звонить будешь, как заведено, к вечерней.
И снова Бог призрел сына своего Логгина! То, что искушение, похотствующее через Феодосию, было наслано лукавым, а спас от блудного греха Господь, ясно было отцу Логгину оттого, что явился ратником по божьему велению звонарь Тихон. Не проскурница Авдотья — хоть и вдова, а тоже баба мужеискусная! — Не чтец Козьма, тропарей толком не вызубривший, а звонарь! Прозвонил глас Божий над головой отца Логгина и разогнал бесов, на блуд совращающих.
«Срочно нужно произнести тропарь к случаю приличествующий!»
От волнения, нужное вылетело у отца Логгина из главы. «Перечислю святые небесные силы: угодников, праведников, — решил отец Логгин. — Сие всегда к месту». Вдохновенно пробормотав весь список и краткое покаяние, отец Логгин расправил плечи и ясным взором воззрился на Феодосию.
— Что ты, раба Божья, рекши? — изрек он твердым гласом.
— Аз вопросивши: мужеские скверны семенные от Бога или от дьявола? — сосредоточенно произнесла Феодосья. — Мне сие непонятно. Если — от дьявола, то почему дитя — от Бога? А если семя мужеское от Бога, то почему называют его скверной, а не плодородием?
Взор отца Логгина запылал. Он зело любил дискуссии! Но вящей того любил отец Логгин наставления.
— Сей казус задал тебе сам лукавый! — радостно констатировал отец Логгин, предвкушая эффектное его разъяснение. — Любой плод и любое семя — от Бога. Но, завладеть им может и бес! И тогда плод сей и семя сие становится от дьявола.
Полюбовавшись с мгновение на завершенность и афористичность своей формулировки, отче взглянул на Феодосию.
— Понятно тебе?
— Понятно, — заверила Феодосья. — А как, батюшка, угадать, от Бога, положим, овощ яблочный у меня в руке али от лукавого?
— А это, смотря, кто тебе его вручил: коли Господь, то — от Бога. А коли черт, то — от лукавого. Уразумела?
— Уразумела, отче. А как узнать, кто из них вручил мне плод? Если, к примеру, Кузьма мне его дал на торжище?
Отец Логгин с тонким свистом втянул носом воздух.
— Если, в грехе заполучила ты плод сей, то вручил его бес, а если в богоугодном деле получен плод, то ниспослал тебе его Господь наш, — возвышая глас, но не теряя самообладания, произнес отец Логгин.
— А если плод сей — репейник, который аз выпалываю с огорода?
— Если выпалываешь, се — от Бога мурава. А если засеваешь — от черта сей чертополох.
— А скверны семенные?
— Если в грехе они истицают, се — от лукавого, — нетерпеливо воскликнул отче. — А если не в грехе, се — от Бога. В рукоблудии, сиречь в малакии, семя истекает скверно, потому что истицает оно к чертям собачьим! Поняла?!
Отцу Логгину и не понятно было, как мог он еще недавно очароваться такой бестолковой женой!
— Поняла, отче, — проникновенно ответила Феодосия. — Мне еще никто никогда так ясно все не разъяснял!
Отец Логгин смягчился.
— Добро… Всегда вопрошай отца своего духовного, если в чем сомневаешься. Гм…
«Глаголет священник, перечисляя грехи по единому, вопрошает тихим гласом», — напомнил себе отец Логгин и вновь принялся исповедовать рабу Божью Феодосию.
— Ходила ли ты к волхвам, чародеям, кудесникам, баальникам, зелейникам либо знахарям?
— Грешна, отче, ходила единожды. Но не по своей воле, а просьбою золовки. Брала у зелейницы травяное снадобье, дабы лечить золовке телесный недуг.
— Се грех! Недуги, духовные либо телесные, врачевати обязано словом Божьим либо мирро святым.
— А разве, отче, не грех мирро к аке… афе… к оходу прикладывть? У золовки чирей в оходе леший надавал!
— Опять ты леших языческих поминаешь! Наказывает, суть недуги насылает, Бог!
— А я так думаю, что, если чирей на носу или в подпупии выскочит, то — Божье наказание, а если в задней дыре — дьявола козни.
— Казус сей не прост, — сокрушенно вздохнул отец Логгин. — Думаю, то Бог чирей наслал в афедрон в назидание золовке, дабы продемонстрировать силу свою даже и во владениях дьявола. Мирро, пожалуй, в сем месте будет неуместно. Впрочем, с сиим надо свериться у Иоанна Постника.
— Отец Нифонт говорил, что на все вопросы есть ответ в святом писании. Может, и насчет чирья там прописано?
— Насчет чирьев сей час не припомню, — отцу Логгину не хотелось признаваться Феодосье, что книга книг упустила такой животрепещущий вопрос… — Как бы то ни было, за зельем ходить — грех великий.
