— Ты говоришь, что узнала его? Но почему в таком случае не узнала его я, ведь мы тоже встречались?
— Здесь может быть только одно объяснение, — проговорила служанка, тяжело вздохнув. — Он не запал к вам в душу так, как мне, К тому же здесь он все время старался оставаться в тени, вы заметили это?
— Но зачем же тогда ты его выдаешь? — спросила графиня, все еще не желавшая верить в очевидное и старавшаяся найти оправдание собственному неосторожному поступку.
— Потому что он не обращал на меня внимания, всецело занятый королевой, на которую смотрел влюбленными глазами.
— И это оскорбило тебя?
— Да, мадам, моя гордость была уязвлена. С тех пор я стала ненавидеть его, но никогда не мечтала о мщении, потому что он был для меня недосягаем. И вот сегодня, в эту ночь… я вновь встретилась с ним.
— Да ты не женщина, а злобная фурия! — совсем другими глазами посмотрела на молодую ревнивицу графиня де Форвиль. — Как ты могла вообразить, что он, сиятельный вельможа, увлечется тобой, простой служанкой, которую видит впервые в жизни? Ужели ты способна представить себе, что ради тебя он бросит королеву? Это же безумие!
— Сама не знаю… но я влюбилась тогда с первого взгляда, впервые в жизни…
— И сразу же возомнила невесть что! Ну, это дело прошлое. Теперь ответь мне, Жавотта, как же ты узнала его, если лицо его все время оставалось в тени? Да и откуда ты могла его видеть?
— Из своей комнаты, дверь была приоткрыта. Я улучила момент, когда на лицо его упал свет из окна, и сразу же узнала.
— Почему же ты сразу не сказала, негодная?
— Посудите сами, мадам, — ответила Жавотта, — могла ли я сказать вам тогда, когда они были здесь? Да они тотчас убили бы вас, ведь вы сразу же подняли бы шум…
Графиня кивнула, признавая справедливость доводов служанки.
— Так, так, — медленно проговорила она, и глаза сузились и запылали гневом, — выходит, они приходили сюда, чтобы выручить из беды друга?
— Да, мадам.
— И думают, что сумели обвести вокруг пальца! — сухо и отрывисто рассмеялась она. — Плохо же они меня знают, господа кальвинисты. Я отомщу им за унижение, а заодно и за погром, что они учинили!
Она выбежала на улицу и принялась громко кричать, зовя на помощь. Однако никто не откликнулся, хотя вооруженные группы католиков и расхаживали поблизости. И только когда она догадалась крикнуть «Убивают католиков!», к ней сразу же примчался со стороны Монмартра небольшой отряд вооруженных горожан из народного ополчения. Иные держали в руках шпаги, но то были просто наемные убийцы — искатели приключений и легкой наживы. Едва графиня рассказала им о том, что из ее дома только что вышли три гугенота, ограбившие и избившие ее, и сообщила, что двое имели опознавательные знаки, как вся свора убийц, потрясая оружием и вопя «Смерть гугенотам!», бросилась в том направлении, куда указала графиня.
Настигнув протестантов, они сразу же вступили в бой. Силы были неравными, потому что противник был вооружен аркебузами, и наши друзья поняли это, когда увидели дула ружей, с двух сторон направленные на них. Теперь надо было постоянно передвигаться с места на место, чтобы аркебузиры не смогли прицелиться. Еще лучше было подставить под пулю спину врага, поэтому они старались не убивать противников, а, пользуясь ими как живыми щитами, приближаться к стрелкам, чтобы поразить сначала их. А те — то целясь, то вновь поднимая головы и осыпая гугенотов проклятиями, никак не могли произвести выстрел, ибо в этой куче тел, которая вертелась перед глазами, наверняка можно было попасть в своих.
Но один сумел все-таки выстрелить, и пуля угодила Шомбергу в бедро. Он вскрикнул; его ладонь, которую он протянул к пораженной ноге, моментально окрасилась кровью.
— Каналья! Он меня ранил!
— Есть один! — закричал удачливый стрелок. Матиньон, стоявший ближе всех, выхватил из-за пояса пистолет и разрядил в него. Тот упал, даже не вскрикнув. Этого, видимо, и ждал противник Матиньона и сразу же сделал выпад. Однако старый вояка был начеку, и сумел отвести лезвие в сторону, но все же недостаточно проворно, и оно порезало ему колет и царапнуло кожу на груди. Рана была неопасной, но кровь полилась струей. Обращать на это внимание не было времени, поскольку ему приходилось отбиваться от двух противников сразу, да еще и наблюдать за тем, чтобы не напали сзади.
Но выстрел все же раздался за спиной. Матиньон пожалел, что не успел вовремя обернуться, но — странное дело! — совсем не почувствовал боли, а ведь был уверен, что стреляли именно в него. Когда он, наконец, повернул голову, то увидел Лесдигьера с дымящимся пистолетом в левой руке. Шагах в десяти от него лежал на мостовой мертвый аркебузир. Теперь надо было покончить еще с двумя, давно уже целившимися из ружей. Зарубив одного из своих противников, того, кто загораживал стрелка, Лесдигьер увидел, как дуло аркебузы уставилось на Шомберга. Вот-вот раздастся выстрел! Он быстро отскочил в сторону и, выхватив из-за пояса второй пистолет, разрядил его во врага. И вовремя! Аркебузир упал, а его товарищ, последний из оставшихся в живых стрелков, торопливо, даже не цедясь, выстрелил в сторону Лесдигьера и бросился наутек.
Теперь все обстояло гораздо проще, поскольку не надо опасаться пуль. Лесдигьер сосчитал противников: их было семеро, из них трое против него. Он улыбнулся, но не стоило слишком затягивать игру, потому что каждую секунду к неприятелю могло подоспеть подкрепление.
— Смеешься, гугенотская собака! — крикнул один. — Готовишься к смерти? Так получай же ее!
И сделал выпад. Но тут же, захрипев, упал: шпага Лесдигьера проткнула ему горло. С остальными двумя он расправился так же, это заняло у него всего несколько секунд.
Матиньон слабел, это было заметно, хотя он не подавал виду и продолжал отчаянно защищаться один против двух. Шомберг дрался уже один на один. Лесдигьер оттеснил Матиньона в сторону и тут же мощным ударом разрубил ближайшего к нему противника чуть ли не напополам; тот зашатался и упал, из его распоротого живота стали вываливаться внутренности. Второй бросился бежать, но не успел: шпага Матиньона обрушилась ему на голову, и он свалился, заливаясь кровью. Друзья обернулись. Шомберг, как ни в чем не бывало, стоял за их спинами и вытирал лезвие шпаги об одежду убитого.
Все окончилось благополучно, но надо было уходить. Приютившись в подворотне одного из домов, друзья наскоро перевязали раны; Шомберг нацепил опознавательные знаки, которые снял с убитого католика, и они быстро направились к улице Сент-Оноре, даже и не подозревая, какая их здесь ждет встреча.
Едва они прошли улицу Прувель, как увидели отряд всадников, движущийся прямо на них со стороны улицы Ферронри. Столкновения было не избежать. И, может быть, эта встреча осталась бы без последствий, но руководил отрядом из десяти вооруженных гвардейцев сам герцог Анжуйский, восседавший на белом жеребце, а Лесдигьер был слишком популярен в кругу двора, чтобы остаться неузнанным.
