— Старый граф задумал шантажировать канцлера Франции? — удивилась герцогиня. — Каким же это, любопытно, образом он собирался это проделать?
— Ах, мадам, да разве он теперь канцлер? Он уже никому не нужен, о нем все забыли. Теперь он мирно доживает свои дни в родовом поместье где-то близ Этампа.
— Так вот почему граф затеял эту интригу. Попробовал бы он это сделать, когда у канцлера была в руках королевская печать и когда единого его слова слушались судейские и полицейские чины. Но продолжайте, прошу вас, что же задумал граф де Тальси? Каким образом он хотел избавиться от вас?
— Повторяю, путем шантажа. Он собрался предъявить канцлеру бумаги, из которых явствует, что тот был одним из организаторов заговора против короля в Амбуазе, едва ли не главным действующим лицом, причем сам великий Конде опирался на него. Отсюда и исходили нити заговора. Документ был подписан канцлером и на нем стояла его печать.
— Вот оно что, — протянула герцогиня, — выходит, канцлер должен был ценой всего-навсего десяти тысяч экю откупиться от Бастилии?
— Да, мадам.
— Но откуда взялся у старого графа этот документ? Быть может, он был поддельным?
— Не думаю. Если бы это установили, графу отрубили бы голову за ложный навет на государственного деятеля Франции, пусть даже и бывшего.
— Значит, он был настоящим?
— Полагаю, что так.
— Любопытно, что же предпринял канцлер? Дал он вам денег?
— Нет, мадам.
— Нет? Значит, он… арестован по обвинению в государственной измене и, быть может, уже казнен?
— Ни то, ни другое, — невозмутимо ответил молодой искатель приключений.
— Но как же так? — растерянно спросила герцогиня. — Я перестаю вас понимать и нахожу этому только одно объяснение: либо вы вовсе и не встречались со старым канцлером, либо он скоропостижно скончался до вашего приезда.
— Канцлер Л`Опиталь по-прежнему жив, мадам, хотя ходят слухи, что состояние его здоровья оставляет желать лучшего. Сказалось, видимо, огромное нервное перенапряжение, ведь он столько сил отдал на то, чтобы примирить обе враждующие партии.
— Не тяните, Д'Обинье, — произнес Лесдигьер, глядя на молодого человека, — что вы сделали с этими бумагами?
— Я бросил их в огонь, — ответил Д'Обинье таким тоном, будто речь шла о крылышке цыпленка, которое он отдал собаке.
— Вы их сожгли? — вскинула брови герцогиня Д'Этамп и покачала головой, выражая удивление.
— Да, мадам, я это сделал и, честное слово, не жалею, потому что в противном случае, во-первых, пришлось бы поступиться совестью и честью, а во-вторых, расстаться со своей возлюбленной, на которой я твердо вознамерился жениться.
— Вы благородный и отчаянный человек, господин Д'Обинье, — захлопала в ладоши старая герцогиня, бросая на него такой взгляд, про который говорят, что, увидев его, хочется броситься в ноги той, что так посмотрела на тебя. — Не каждый решился бы на такое, — прибавила она.
— Для этого требовалось немногое — всего лишь любить мадемуазель де Сальвиати, — с поклоном ответил Д'Обинье.
— Ну, а если бы не было дочери старого графа, на что решились бы вы тогда? — продолжала с любопытством допрашивать Д'Обинье герцогиня.
— Я отвечу вам так, мадам, — не моргнув глазом, произнес Агриппа, у которого как у поэта всегда был готов ответ. — Если бы не было этой злосчастной свадьбы с принцессой Валуа, то не было бы и Парижской Заутрени, и если бы у старого графа не было прекрасной дочери Дианы, то и вашему покорному слуге нечего было бы делать у него в замке.
— Ей-богу, вот прекрасный ответ для того, кто его сказал! — воскликнул Шомберг.
— Он весьма неплох для того, кто попал в затруднительное положение, пытаясь дать искренний ответ, — возразила герцогиня, не сводя с Агриппы слегка насмешливого взгляда, — и, тем не менее, он согласуется с вашим благочестием, мсье, и говорит скорее о высокой нравственности, нежели о греховном падении.
— И то, и другое для меня лестно, мадам, — с поклоном ответил молодой поэт, — ибо ничто из этого не затрагивает моей чести дворянина.
— Вы весьма горды и дерзки, — улыбнулась госпожа Д'Этамп, — эта черта, по-видимому, была унаследована от родителей и ввергла вас в пучину рискованных авантюрных мероприятий, кои помогли отстоять честь и из коих вы вышли победителем вопреки проискам врагов. Разве я не права? Поверьте, за свою долгую жизнь я научилась разбираться в людях.
— Вы правы, мадам, жизненный путь мой и в самом деле не усыпан розовыми лепестками и весьма тернист, но я всегда иду по нему с гордо поднятой головой, осознавая правоту и борьбе за истинную веру и помня наказ отца, учившего меня быть твердым и непоколебимым в вопросах религии.
— Оставайтесь таким же всегда, — резюмировала герцогиня. — Однако вы забыли рассказать нам конец вашей истории. Что же предпринял старый граф де Тальси в ответ на ваши действия?
— Сначала он отругал меня, — ответил Д'Обинье, — указав на неблагоразумие моего поступка, на что я сказал ему, что я сжег эти документы из боязни, что они сожгут меня. Старик размышлял над моими словами всю ночь, а наутро позвал к себе и объявил, что знает о моей любви к его дочери, и готов считать меня своим сыном. Я ответил, что я сжег одно нечестное богатство и взамен приобрел другое, ценнее которого для меня не существует ничего.
Случилось так, что несколько дней спустя я был ранен шпагой одного мерзавца в Босе. Чуть живой, я едва дотащился до замка своей возлюбленной и свалился без чувств к ее ногам. Несколько дней я был при смерти, так как, проделав столь долгий для раненого путь, подхватил какую-то опасную болезнь, которую лекари определили как воспаление крови всего организма. И все же благодаря стараниям врачей, а также заботам мадемуазель де Тальси мне удалось выкарабкаться.
— Что случилось с вами, судя по всему, уже не впервые, — заметила герцогиня.
— Фортуна и на этот раз сохранила мне жизнь. Полагаю, помогла в этом крепость моей веры. Но я навлек гнев родственников моего обидчика на господина де Тальси. Приехавший в замок прокурор потребовал выдать меня; так как старый граф отказал ему, а также зная о том, что и исповедую протестантскую религию, этот Иуда позволил себе выразить сомнение в принадлежности обитателей замка римско-католической вере и отказался выдать им охранное свидетельство, пообещав перед отъездом объявить по всей округе, что замок Тальси есть не что иное, как гнездо еретиков. Представьте себе мое возмущение, когда я услышал об этом из уст самого хозяина замка! На мое счастье, эти мерзавцы не успели еще далеко отъехать.
— И вы что же, бросились за ними в погоню? — воскликнула герцогиня, всегда живо интересующаяся тем, что ей рассказывали, и, сопоставляя эту историю с прошлыми временами рыцарства, в которых она жила.
— Мне не оставалось ничего другого, мадам, ибо затронута была не только моя честь, но также честь и благополучие дома господина де Тальси, которого я уже готов был назвать тестем.
