— Что ты предлагаешь? — нахмурившись, спросил король Наваррский.
— Я отправлюсь на границу империи и возглавлю там отряды гугенотов, которые помогут мне вступить на территорию Фландрии и занять — одно из княжеств, которое предлагал мне адмирал де Колиньи. Оттуда я начну развивать свою деятельность.
Это было правдой. Действительно, адмирал, когда был еще жив, предполагал посадить на трон одного из княжеств в Нидерландах герцога Алансонского.
— Ну, а дальше?
— Дальше? Я соберу войска, захвачу Париж и освобожу нас вместе с принцем. Моя мать отправится в изгнание, царствующую королеву мы отошлем к ее папочке, хотя… ее, как сочувствующую протестантам, можно и оставить. А затем вся Франция будет наша.
— Для начала, — сказал Генрих, подумав, — надо собрать вокруг себя лучшие умы, а потом настроить против правительства народные массы, которые в конечном итоге и помогут борьбе.
— Как это сделать?
— Очень просто — наводнить страну памфлетами, обличающими кровавые преступления королевы-матери, открыть глаза всем на то, что страной управляет не король, а женщина, которая, будучи флорентийкой окруженной итальянцами, мечтает превратить Францию в Итало-Галлию.
— Отлично, Генрих, мы так и сделаем! — воскликнул Алансон. — И вот увидишь, мы добьемся своего! Но для начала нам надо сговориться с Монморанси: они влиятельны, и они помогут нам.
— Что ж, поглядим, что из этого получится, — скептически ответил Генрих.
А пока мы приобщим к делу мою сестру, — доверительно шепнул Алансон. — Она единственная, кто любит меня в семье.
— Что? Посвятить в свои планы женщину? Да ты с ума сошел!
— Нам нужен союзник в собственном доме, и твоя жена, Генрих, как нельзя более подходит для этого. Я воздействую на нее через Ла Моля, ее нового любовника. Он сумеет уговорить ее присоединиться.
— Вот как! — пробормотал Генрих. — Через любовника моей жены!
— Но ведь ты не спишь с Марго.
— Так же, как и она со мной.
— Пойми, у нас нет другого выхода.
— В таком случае я отправляюсь к своей любовнице — мадам де Сов.
На конец октября был назначен отъезд из Парижа польских послов вместе с их новым королем. Двор последовал до границ государства. К тому времени план побега был тщательно разработан герцогом Алансонским. Действуя через Ла Моля, он сумел договориться с протестантами Германии, которые должны были содействовать освобождению Генриха Наваррского, принца Конде и герцога Алансонского при проезде королевского поезда в Шампани. Местом сбора заговорщиков, включая и членов семейства Монморанси виконта де Тюренна и графа Гильома де Торе, назначили Седан.
В пути Карл заболел и остался в Витри-ле-Франсуа. По его просьбе Генрих Наваррский остался с ним.
— Анрио, — сказал ему Карл, лежа в постели и держа его руку в своей, — с тобой одним я могу говорить как с братом, которого, видит Бог, искрение люблю. Не доверяй моей матери ни в чем и бойся ее, она желает тебе только зла. Остерегайся моих братьев, подлее их я не знавал никого на свете. Я для них — ничто, только лишний пень на дороге, а мать давно уже смирилась с моей смертью; она любит только Анжу. Они не подумали обо мне, когда решили устроить резню, а теперь бросают меня здесь одного…
— С вами остался я, сир, разве этого недостаточно? — возразил Генрих. — Кому же еще любить вас, как не мне, вашему кузену?
— Ты хитришь, Генрих, и остался вовсе не по моей просьбе, а из собственной выгоды. Ты хочешь удрать, пока никого нет вокруг… Что ж, может быть, это и будет для тебя самым правильным, только знай, что тебе отсюда не уйти, потому что кругом охрана… Моя мать позаботилась.
— Со мной верные друзья: Д'Арманьяк, дю Барта, Лесдигьер, Шомберг…
— Береги их жизни, они тебе еще пригодятся. Я знаю о вашем сговоре насчет Седана. Мне сказала Марго. Я посоветовал ей ничего не предпринимать, потому что дело это безнадежное.
Генрих похолодел.
— Марго? Но откуда узнала она? Неужто…
— Ей сказал Миоссанс.
— Мой родственник… Каким образом это стало известно ему?
— Проболтался Ла Моль.
Генрих скрипнул зубами от досады.
Карл откинулся на подушки и смежил веки. Казалось, он заснул. Генрих бросил взгляд и вздрогнул: перед ним было лицо мертвеца, именно такими они выглядят в гробу — будто бы вылепленными из воска.
Карл глубоко вздохнул, открыл глаза и повернул гипсовое лицо к кузену. Во взоре Генрих прочел безмерную усталость. Жизнью или бременем правления? Быть может, борьбой с матерью или братьями?
Карл положил высохшую ладонь на колено Генриха и тихо произнес:
— Поезжай в Реймс, двор отправился туда. Будь осторожен, возможно, Маргарита уже предупредила нашу мать. Твоя жена все-таки беспокоится о тебе; видишь, она не верит в этот призрачный заговор, в результате которого ты можешь пострадать. Но она всегда подскажет тебе момент, когда можно действовать наверняка.
Карл замолчал. Отвернулся, устремил взгляд в потолок, расписанный сценами из Данте, бездумно смотрел с минуту в одну точку, потом, закрывая глаза, еле слышно прошептал:
— Моя Марго…
И забылся сном.
Все случилось так, как Карл и предугадывал. Едва Генрих прибыл в Реймс, как к нему тут же приставили стражу. И это было самое лучшее, потому что Маргарита, видевшая все тонкости заговора гораздо глубже самих заговорщиков и понимавшая, что их ждет жестокое наказание, из чувства жалости сообщила матери о предполагавшемся побеге, но заранее оговорила, что тем, кого она назовет, будут подарены жизни. Королева-мать согласилась и, когда имена были названы, она попросту пересадила короля Наваррского и Конде в свою карету.
Таким образом, из заговорщиков, кои были выданы Маргаритой, никто не пострадал. Но Екатерина знала имена, и это было очень важно. Теперь она удвоила слежку.
В ноябре поезд благополучно прибыли в Люневиль. Здесь двор простился с Генрихом Анжуйским. Новый польский король заплакал на прощание и бросился в объятия матери. Целуя его в лоб, она прошептала:
— Не отчаивайся, ему уже недолго осталось.
Лесдигьер и Шомберг, горячо убеждаемые Ла Молем, все же приняли участие в заговоре, но ограничились тем, что все время находились при особе короля, так что подозрение в причастности к побегу ни в малейшей степени не пало на них. Единственный, кто пострадал, так это Ла Моль. Его частые отлучки и постоянные разъезды то в Суассон, то в Компьень или Седан вызвали подозрения. Об этом сообщили королеве-матери, и она запомнила имя этого дворянина, решив установить за ним слежку.
Когда вернулись в Париж, об инциденте было забыто. Принцы успокоились и, расселившись по комнатам, стали вести тихий образ жизни, далекий от помыслов о заговорах и побегах.
