Друзья переглянулись, и Лесдигьер медленно обернулся.
— А если я не сделаю этого, милостивый государь? — спокойно спросил он.
— А почему бы вам этого и не сделать, если об этом прошу я? — с вызовом бросил капитан.
— Да потому что мне этого вовсе не хочется, — ответил Лесдигьер.
— Тогда я заставлю вас сделать это, черт меня подери! — вскричал капитан и вскочил с места.
— И каким же образом вы собираетесь это проделать? — невозмутимо произнес Лесдигьер.
— При помощи моей шпаги! — воскликнул капитан. — Клянусь распятием, ее отточенный клинок вмиг собьет вашу спесь. Обнажайте свое оружие, милостивый государь, если вы не трус, и мы прямо сейчас уладим этот вопрос.
И капитан потянул шпагу из ножен, но один из его товарищей ухватил его за руку, и клинок снова вошел в ножны.
— Ты с ума сошел, Робер! Ты просто пьян! — воскликнул он. — Это же Лесдигьер!
— Мне плевать, кто бы он там ни был! — кипятился капитан. — Я хочу преподать ему урок вежливости, и я сделаю это, не будь я Робером де Брижаком!
— Ты хочешь преподать моему другу урок? — с легкой улыбкой спросил Шомберг.
— Да! И не понимаю, почему все хотят помешать мне в этом.
— Да потому, что тебе придется драться с учителем фехтования, только его наука более сурова, нежели твоя, и после первого же урока тебе придется штопать собственную шкуру.
— Что это значит? — воскликнул капитан и начал озираться по сторонам, перебегая взглядом с одного лица на другое.
— Это лейтенант Лесдигьер, который дает уроки фехтования солдатам герцога Монморанси. Понятно тебе теперь? Одна из лучших шпаг Парижа!
Теперь до него дошло. Он растерянно посмотрел на Аркура, потом на Лесдигьера, перевел взгляд на Шомберга. На лице его помимо тени смущения выразилось неподдельное удивление.
— Это правда, Шомберг?..
— Святая правда, — кивнул тот, обгладывая птичью ножку. — Клянусь ушами осла, на котором Иисус въехал в Иерусалим.
— Черт возьми!.. — пробормотал капитан, и хмель тут же улетучился у него из головы. — Вот так переделка…
— Не говоря уже о том, что Лесдигьер является самым ближайшим помощником и любимцем герцога и нашего короля, — добавил Шомберг, невозмутимо потягивая вино из своего бокала.
— В таком случае, — проговорил Робер и, решительно подойдя к столику друзей, встал рядом с Лесдигьер, — мне остается принести вам свои извинения, мсье. — И он склонил голову. — Кажется, я был неправ, и вино действительно ударило мне в голову. Вот вам моя рука, сударь, в знак того, что я готов взять свои слова обратно. Клянусь, я не хотел обидеть ни вас, ни вашего друга, к которому испытываю самые дружеские чувства.
Лесдигьер пожал протянутую руку:
— Принимаю ваши извинения, мсье, — произнес он. — В знак того, что я не держу на вас зла, я сяду к вам боком.
Капитан Робер улыбнулся, засветились улыбками и лица его товарищей.
— Теперь я всем и каждому буду говорить, что имел счастье попасть в число друзей мсье Лесдигьера! — воскликнул капитан. — Я вовсе не желаю с ним драться! После того как я познакомился с прелестной дочерью бакалейщика, я дорожу единственной шкурой, которая, как мне кажется, весьма не плохо на мне сидит, черт меня подери.
Громкий смех был ответом на его слова.
Капитан вдруг резко оборвал смех одним движением руки.
— А если кто-то заикнется, что я струсил, — громко заявил он, — с тем я готов биться прямо сейчас же и здесь до первой или последней крови, как он того пожелает.
И он, положив ладонь на рукоять шпаги, с вызовом оглядел своих собутыльников. Желающих, конечно же, не нашлось.
— За здоровье лейтенанта герцога Монморанси! — вскричал Робер. — За тебя, Шомберг! — и осушил свой бокал.
Вся компания дружно подняла металлические яйцевидные кружки и ответила заздравным тостом во славу короля, коннетабля и маршала Монморанси.
После того как все успокоились, друзья вернулись к прерванному разговору.
— Как обстоят дела в Лангедоке? — спросил Шомберг. — Как восприняла местная знать визит королевского двора и уверения Карла в мире и прекращении междоусобиц?
— Она не очень-то поверила ему, хотя и сделала вид, будто давно этого желала и теперь благодарна королю за его миссию мира. Конде — вообще скептик в этом отношении. Принц боится вторжения во Францию испанской инквизиции, которая уже протянула свои кровавые руки к Нидерландам.
— Только их еще тут недоставало, — проворчал Шомберг. — Конде прав, пусть хозяйничают у себя в стране, наш король как-нибудь сам, без их помощи разберется в религиозном вопросе. Но ты не сказал о Тулузе. Что происходило там?
— Там протестанты выступили с жалобой на Монлюка и попросили короля предоставить им право свободы проповедей.
— Ох уж этот Монлюк, — заметил, хмурясь, Шомберг. — Помчался в Тулузу с войском католиков убивать протестантов, а сам бьет себя кулаками в грудь и кричит, что принадлежит к партии умеренных.
— Знаешь, какой номер он выкинул? Приехал в Тулузу со своим войском в тысячу дворян и стал просить короля о вознаграждении за услуги по истреблению ереси и защите католицизма.
— И что же король?
— Как всегда, пообещал. Но где он достанет денег, когда канцлер объявил, что казна пуста, и деньги на остальное путешествие и развлечения Екатерина занимала у епископов и кардиналов, у флорентийских и лионских банкиров?
— Можно представить себе, во что обошлось ей это путешествие, — криво усмехнулся Шомберг. — Наверняка королева задолжала около миллиона.
— Два миллиона, Шомберг! Два миллиона ливров или около того, как уверил меня герцог.
Шомберг даже присвистнул от удивления:
— Недурно покатались! На эту сумму можно снарядить целую армию и завоевать всю Европу, а потом насадить там такую веру, какую вздумается, клянусь своим тощим кошельком.
— Кто это тут говорит о тощем кошельке? — раздался вдруг насмешливый, вкрадчивый женский голос.
Оба подняли головы. По обе стороны стола стояли две веселенькие девицы и вызывающе глядели на друзей блестящими от возбуждения глазами. Одеты обе были просто, как и подобает жрицам любви. Одна была белокура, вторая — шатенка, рост у обеих был одинаков, от той и другой попахивало вином и духами. Одна из них бесцеремонно уселась на скамью рядом с Лесдигьером и при этом настолько тесно придвинулась к нему, что лейтенант, не ожидая такого стремительного натиска, поневоле отодвинулся. Вторая проделала то же с Шомбергом и сразу же заворковала:
— Неужто у господ офицеров не найдется нескольких монет, чтобы угостить двух подружек?
— А-а, вот и наши сирены! — воскликнул Шомберг, обнимая свою даму за талию. — А я, признаться, думал, что придется разочароваться в гостеприимстве мэтра Лено.
