— С кем же он воюет?
— С врагами веры.
— С протестантами?
— Ведь он теперь католик. Гугенотская осень закончилась, теперь они начали искоренять нашу веру, и орудием для этого выбрали твоего отца.
— Гугенотская осень?
Мать повернулась к сыну:
— Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым, если ты не возражаешь.
Генрих гордо вскинул голову:
— Я уже не дитя, и мне быть королем. Не думай, что у меня одни девчонки на уме.
— Да, ты уже не дитя, — задумчиво проговорила Жанна, сдвинув брови, — и ты должен знать… Мало ли что может со мной случиться, мы не на бал едем. Кроме меня, тебе не скажет никто, даже твой отец.
— Я буду внимательно слушать тебя, мама.
— Все началось после Пуасси, ты ведь помнишь. Мадам Екатерина на радостях, что с моей помощью сумеет помириться с протестантами, даже вернула Колиньи в Королевский совет, а с Конде заигрывала и строила ему глазки, словно собиралась стать его любовницей. Надо признаться, у нее это здорово получалось.
— Как, разве она полюбила его?
— Куда там! Конде не такой дурак, чтобы пропадать в объятиях сорокалетней толстухи и забыть при этом о своих братьях по вере. Я о другом. Екатерина вознамерилась обратить двор и даже членов своего семейства в протестантство. Она даже открыла часовню для проповедей, и сама с упоением слушала адмирала в Фонтенбло. Мало того, мадам надумала при помощи Теодора де Беза обратить в новую веру самого короля. А повсюду в городах с ее легкой руки разрешались открытые проповеди нового учения.
Мать замолчала, и Генрих увидел задумчивую улыбку на ее губах.
— Что же изменилось с тех пор? — спросил он. — Она разочаровалась или ее заставили изменить свои взгляды?
— Заставили.
— Кто же?
Папский легат, который обрушился с гневными выпадами против нового вероучения, и испанский посол, который пристыдил королеву и дал понять твоему отцу, что ему вернут испанскую Наварру и области в Италии, если он самым решительным образом воспротивится существующему порядку и начнет искоренять ересь, начав с запрещения кальвинизма. Глупец, он вообразил себе, что они искренни с ним.
— А разве это не так?
— Разумеется. Они заманили его в ловушку.
— И он согласился?
— Надо думать, что так. Хотя, Бог свидетель, как не хотелось бы мне его видеть и выглядеть посмешищем всего двора.
— Почему же? Ведь ты королева! Кто посмеет тебя обидеть?
— Ты не понимаешь? — она обернулась к сыну, с любовью поглядела на него и покачала головой. — У него нынче слишком много любовниц, готовых в любой момент продать себя за право обладать сердцем первого принца крови и парижского наместника короля. Последняя из них — Луиза де Ла Беродьер; мне пишут, что она беременна от него. Этого еще не хватало — чтобы ты делил свою власть с бастардом.
— Выходит, мама, теперь все вернулось в прежнее русло? Католики снова торжествуют победу, как тогда, в Амбуазе?
— Да, сын мой, Екатерина твердо вознамерилась пресечь беспорядки, которые она допустила. Говорят, она готовится призвать ко двору Гизов. А с твоим отцом у нас давно уже разногласия, начиная с того дня, как он перешел в католичество, потом стал изменять мне и закончил тем, что и меня принуждал отречься от новой веры.
— Наш отец — вероотступник, — произнес Генрих, глядя себе под ноги. — Как Бог мог допустить такое? Ах, мама, — и принц прижал руку матери к своей груди, — никого на свете у меня нет дороже тебя!
Она со счастливой улыбкой поцеловала его в лоб:
— Я не удивлюсь, если он обрадуется вести о моей кончине. Кажется, в своем стремлении пользоваться милостями двора и иметь неограниченную власть он не остановится даже перед тем, чтобы заполучить выгодную партию, породнившись с одним из влиятельных католических семейств. Эти планы я и хочу узнать, либо от него, либо от самой Екатерины. Но она хитрая лиса, и я должна перехитрить ее. Заодно я поставлю вопрос о расширении границ моего королевства. Мне тесно на моем клочке земли.
— А она богата? — спросил сын. — Мадам Екатерина?
— Вовсе нет, но богат кардинал, за него-то она и держится. Он — наше зло, Екатерина понимает это, и сама его боится. Вот почему, я думаю, она жаждет встречи со мной, королевой гугенотов. Мы — это оппозиция Гизам, и ей надлежит установить баланс между Сциллой и Харибдой
[34]
, чтобы не быть сожранной той или другой.
— А чего хочет кардинал?
— Занять престол французских королей, а ко мне подослать убийцу, — ответила мать, и глаза ее засверкали гневом. — Тогда ему никто не помешает посадить на трон своего брата Франциска. Потом ему будет легко расправиться с протестантами, которые лишатся своей королевы и окажутся беззащитны.
— Но у них есть еще король! — возразил Генрих.
— Твой отец? — удивленно вскинула брови Жанна. — Да разве ты не понял, что он предал нас, они купили его! Этот дамский волокита, вконец развращенный девицами легкого поведения, которых привезла с собой из Италии мадам Екатерина, не думает ни о чем, кроме женщин, и о славе, которую добывает в походах, но которая достается кардиналу. Он мог бы быть регентом Франции, первым лицом в королевстве, но он отказался! Эта хитрая бестия Екатерина заставила его подписать отказ от регентства.
— Как же ей это удалось?
— А это тоже мне надлежит узнать.
— А что же королева? — снова спросил Генрих. — Разве она может допустить, чтобы Гизы отняли у нее трон?
— Она уже не рада, что приблизила их к себе. Теперь ей нужен союзник в борьбе против такого сильного феодала, каким является Гиз, и этот союзник — я. И только у нее надлежит искать спасения, — вздохнула Жанна. — Но если бы ты знал, сын, как мое сердце восстает против того, что я должна с ней общаться как с равной.
— Но ведь она королева, и ты тоже… — удивился принц.
— Это она-то королева? — сухо рассмеялась Жанна Д'Альбре одними губами. — Да знаешь ли ты, что она всего-навсего дочь племянника папы Лоренцо, которого зовут «флорентийским менялой». Королева!.. Да если хочешь знать, у меня больше прав на французский престол, чем у этой флорентийской торговки, все достоинство которой состоит в том, что папа Климент VII приходился ей дядей. Он-то и сосватал ее за моего брата. А она тут же поспешила нарожать одиннадцать отпрысков, которые и обеспечили ей теперь положение вдовствующей королевы-матери. Ей, дочери какого-то итальянца, которому папа вложил в руки герцогство Флорентийское, досталась вся Франция! А я, королева Наваррская, сестра Генриха II, ее мужа, и племянница Франциска I, вынуждена довольствоваться крохотной территорией на юге, дарованной моей матери Маргарите дедом Карлом Ангулемским еще в конце прошлого века! И они еще там, в Париже, мечтают о том, чтобы я переменила веру и стала католичкой?! Никогда! Скорее Пиренеи сдвинутся с места.
