— Бесстыжая, тебе следовало бы надрать задницу березовыми прутьями, которые горят в этом костре.
— Лучше надери ее тем, что висит у тебя между ног, — ответила Маргарита, с вызовом глядя на брата.
Генрих прикусил язычок, соображая, что ответить. Конде рассмеялся; Бурбон не сводил глаз с ног юной красавицы; Д'Обинье плюнул и отошел в сторону; Бовуа рыскал рядом в поисках топлива.
— Тебе мать давала сегодня пить сок? — наконец нашелся Генрих Анжуйский.
Марго фыркнула:
— Как может подействовать это дурацкое питье, когда вокруг столько мужчин? Целых три Генриха, не хватает только четвертого. Ах, кстати, вот и он. Эй, Гиз, иди сюда! Молодой человек, прогуливавшийся неподалеку с одной из фрейлин, услышав свое имя, обернулся. Маргарита поманила его рукой.
— Ну вот, теперь все в сборе, — объявила она. — Осталось узнать у господина Гиза о результатах его переговоров с мадемуазель Рош. Ведь вы с ней собираетесь спать в эту ночь, не правда ли, кузен?
Генрих Гиз, воспитание которого не отличалось такой фривольностью, как у королевских детей, покосившись на Генриха Наваррского и Конде, хмуро ответил:
— Во всяком случае, я не собираюсь обсуждать этот вопрос в присутствии своих недругов по партии.
Лица обоих протестантов нахмурились.
— Отчего же? — весело воскликнула Маргарита, не обращая на это внимания. — Кажется, они ничуть не хуже любых других. Что касается меня, то мне искренне наплевать на их убеждения по поводу веры, да и на ваши тоже.
— Бог простит вам ваши слова, сударыня, — ответил Гиз.
— Он уже простил. Мало того, он даже установил порядок очереди желающих потрогать мои коленки.
— Если вы только за этим меня позвали, сударыня, то я…
— То вы будете последним, четвертым, не так ли? Гиз вспыхнул:
— Как! Вы отдаете право первенства гугенотам?
— Хм, а почему бы и нет? Это для вас они гугеноты, кузен, а для женщин они всего лишь мужчины. Не правда ли, братец? — обратилась она к Генриху Анжуйскому.
Тот пробурчал что-то насчет того, что не согласен с сестрой и разделяет точку зрения Гиза.
— Да вы просто буки! — обиженно надула губки Маргарита. — Вам бы быть монахами, а не кавалерами. Ну а вы-то, Гиз, кого вы из себя корчите, ведь эта де Рош — протестантка, разве вам это не известно?
— Она уже католичка.
— Ах, вот как! И давно ли? С тех пор, как прыгнула к вам в постель?
Гиз покраснел. А Маргарита не унималась:
— Ну, ничего, мы ее живо сделаем опять гугеноткой, уложив в постель Конде или Генриха Наваррского. Ведь таким образом у нас принято сейчас менять веру?
Гиз сжал челюсти и скрипнул зубами:
— Возможно, это принято у гугенотов, но не у католиков.
— Полно, кузен, — произнес с улыбкой Генрих Наваррский, — неужто вы не решитесь переменить веру, ну, хотя бы для виду, если вас об этом попросит юная прелестница, ласкающая вас в постели под пологом темной ночи?
— А ты, кажется, способен на это, Наварра? — огрызнулся Гиз.
— Еще бы, черт возьми! Игра стоит свеч, ибо наутро, едва моя чаровница покинет ложе любви, я вновь вернусь к своей вере.
— Полностью присоединяюсь к Генриху, — поддержал его Конде, — и готов заявить всем и каждому, что пообещаю все что угодно своей возлюбленной, лишь бы увидеть, как она раздевается и падает в мои объятия.
Маргарита захлопала в ладоши, с восхищением глядя на юных протестантов.
— Нечего сказать, достойные сынки своих отцов, — с ухмылкой произнес Гиз.
Оба гугенота вскочили как по команде и со сжатыми кулаками бросились на Гиза. Тот выхватил шпагу и, рыча, отступил на шаг.
— Нечего сказать, достойный сынок своего папочки, — в пику ему сказала Маргарита. — Тот поступал так же, бросаясь вооруженным с ног до головы на безоружных гугенотов в Васси.
Гиз тут же вложил шпагу в ножны и повернулся к Маргарите:
— Мой отец был благородный дворянин и никогда не совершил бы подобного поступка. В доказательство я берусь сразиться с этими двумя молокососами на кулаках.
И он встал в оборонительную позицию, готовясь дать отпор обоим своим противникам.
— Ну-ну, перестаньте сейчас же, слышите? — воскликнула Маргарита и бросилась между обидчиками, стараясь развести их руками. — Не хватало еще, чтобы вы поразбивали себе носы как обыкновенные простолюдины.
Но они продолжали наступать друг на друга, норовя ухватить один другого за грудки, и Маргарита, все еще стоя между ними, закричала в сторону карет, неподалеку от которых разбивали палатки и готовили на кострах ужин:
— Господин Крийон! Господин Крийон, подите немедленно сюда, у меня к вам есть дело.
Бойцы тут же поутихли, опустили головы и затоптались на месте, отлично зная, что Крийон может и к ним, принцам, применить меры наказания. Особенные, конечно, не такие, как к другим. Но, тем не менее, ссориться с королем по этому поводу никому не хотелось.
— В чем дело, ваше высочество? — спросил Крийон, подходя и отвешивая сдержанные поклоны всем участникам этой сцены и в особенности Маргарите.
— Господин Крийон, сможете вы утихомирить этих петухов, готовых броситься друг на друга?
И Маргарита показала глазами на герцога и обоих принцев. Крийон поглядел на них и ответил:
— Смогу, мадемуазель. Однако мне кажется, их воинственный пыл уже поутих, и они готовы забыть ссору, не так ли, господа?
— А если все же они опять кинутся в драку, какие меры воздействия вы имеете право к ним применить?
— Я буду следить за тем, чтобы эти господа во время всего путешествия постоянно находились при особе королевы-матери, не отлучаясь от нее ни на шаг. Если и это не подействует, их отправят под конвоем в Лувр, под домашний арест.
Такая перспектива явно не устраивала юношей, и они, хмуро поглядев друг на друга, разошлись в разные стороны: оба принца вернулись на свое место у костра, а Гиз отправился к мадемуазель де Рош, все еще ожидавшей его на поляне
[66]
.
— Благодарю вас, господин Крийон, — сказала, улыбаясь, Маргарита. — Вы можете идти.
Крийон молча, поклонился и ушел, суровый и бесстрастный.
В это время вернулся Бовуа, несущий целую охапку сухих веток, которые он насобирал невесть где.
— Ну вот, — объявил он, бросая хворост на траву, — сейчас наш костер разгорится ярче, и вам станет теплее.
