— Ну, кто идет со мной на крышу? — бодро вопросил лектор. — Не робейте, вы получите огромное удовольствие. К тому же я проведу вас дорогой, по которой в прежние времена маршировали монахи, денно и нощно охраняя золотую гробницу святого Суизина. Кстати, она располагалась именно там, где вы сейчас стоите.
Мы начали подниматься по спиральной лестнице, придерживаясь в темноте за веревочные перила и ощущая под ногами гладкость стертых от времени камней. Шли довольно долго, пока не добрались до пыльного, полутемного коридора, поперек которого проходила деревянная платформа. Мы стояли над огромным сводчатым нефом Винчестерского собора. Над головой у нас уходил ввысь купол, под ним перекрещивались массивные дубовые балки, поддерживавшие всю конструкцию.
— Вы только взгляните на них! — восторженно заговорил наш провожатый. — Прослужили восемьсот лет, а выглядят как новенькие. Архитектор, осматривавший их на днях, утверждал, что балки нужно чуть-чуть «подлечить» свинцовыми белилами, и всё. Представляете, а ведь они сделаны из гигантских дубов, срубленных еще норманнами! Вперед, друзья, и будьте осторожны, не ударьтесь головой!
Мы проследовали за ним в то невероятное место, где висели огромные колокола Винчестерского собора — с вековечным терпением они ждали своего часа. Наш необычный гид выстроил всю группу в ряд — впереди серьезные пожилые женщины, за ними несколько толстых мужчин, затем худые мужчины и маленькие дети. Каждый из нас получил веревку от соответствующего колокола и прослушал краткую лекцию по обращению с ним. Затем, повинуясь указующему персту нашего дирижера, мы стали дергать за веревки и таким образом — о чудо из чудес! — довольно связно воспроизвели мелодию церковного гимна «Останься со мной».
По-моему, каждый из нас испытал восхищение и законную гордость.
Затем мы снова продолжили свой путь по винтовой лестнице: все вверх и вверх, пока, пригнувшись, не миновали низкий каменный проем и не вышли на крышу собора. Под нами распростерся Винчестер — давний соперник Лондона.
Во все глаза мы смотрели на кудрявые верхушки старых лип, на реку, холмы, стоявшие в отдалении, и маленький городок, привольно раскинувшийся в легкой дымке от затопленных каминов. Винчестер!
— Потрясающе! — выдохнул церковнослужитель. — Вам следует подняться сюда ночью, при лунном свете, и посмотреть вниз. При известной доле воображения вы сможете увидеть привидения…
— Должно быть, вы посвятили этому всю свою жизнь, — поддержал я разговор.
— Когда много лет назад меня сюда прислали, дух Винчестера овладел мною, и я понял, что нашел свое место в жизни. Я безумно люблю каждый камень этого собора.
— И кто из ваших слушателей вам кажется наиболее разумным? — не удержался я от вопроса.
— Американки за сорок! — ответил он, не раздумывая.
После этого мы снова спустились по винтовой лестнице и вышли наружу, на липовую аллею. Мы все ощущали себя старинными приятелями: прежде чем расстаться, долго трясли друг другу руки. Вот что может сотворить энтузиазм одного человека.
8
Ранним утром я шел из Винчестера в Комптон, когда заметил одетого в лохмотья старика на обочине дороги. Мы разговорились, и старик сообщил мне, что «ищет случайную работу». Но что-то в его облике подсказывало: если эта самая случайная работа, паче чаяния, покажется на горизонте, горе-соискатель будет старательно смотреть в другую сторону.
От нечего делать он поплелся за мной — шел рядом медленной шаркающей походкой завзятого бродяги и нехотя цедил слова. Выяснилось, что раньше старик жил в Хаунслоу, но этим почерпнутые сведения и исчерпывались. Что касается всего остального, то мой попутчик предпочитал держать рот на замке. Уж я старался и так и эдак — все бесполезно. Зато, беседуя на разные нейтральные темы, я, к своему изумлению, обнаружил, что мой новый знакомый не знает об окружающей действительности буквально ничего. Свои обрывочные сведения о мире он черпал из тех обрывков газет, в которых ему время от времени подавали еду.
Где-то на окраине Винчестера старик углядел впереди еще одного такого же оборванца и внезапно заторопился.
— Не хочу пропустить свое пиво, — нехотя пояснил он.
— Какое еще пиво? — удивился я. — Никто вам не нальет сейчас пива, ведь еще нет и десяти.
— С моим пивом все будет в порядке, — огрызнулся старик, — если только эти засранцы (да уж, изяществом речи мой собеседник не отличался) не вылакают все прежде!
Мы вышли на улочку, которая вела к реке Итчен. Улочка упиралась в симпатичную серую сторожку, за которой открывался огороженный дворик. В самом его конце, в обрамлении зеленеющих деревьев и невысоких зданий из серого известняка, стояла еще одна будочка — все вместе здорово напоминало картезианский монастырь, как его обычно изображают на картинках.
Возле входа в эту вторую сторожку толклось несколько мужчин сомнительного вида, все они что-то прихлебывали из емкостей, сделанных в виде рога, и жевали сухой белый хлеб. Мой новый приятель поспешно проковылял через дворик, растолкал толпу у входа и громко постучал в дверь. Та немедленно открылась, в проеме показался пожилой привратник.
— Подайте бедному страннику! — привычно произнес мой старик.
Ему, не мешкая, вручили рог, до краев наполненный элем, и изрядный кус белого хлеба.
— А мне вы не предложите подаяние странника? — полюбопытствовал я.
Привратник высунулся из сторожки и с интересом уставился на меня.
— Мы никому не предлагаем подаяния, — ответил он. — Вы должны попросить сами.
— Ну, хорошо… Пожалуйста, можно и мне подаяние странника?
И тут же рука привратника протянула мне рог с элем и кусок хлеба.
Так я попал в больницу Сент-Кросс.
Если правда, что души умерших смотрят на нас сверху из-за своих золотых оград и радуются, то тогда такие люди, как старый Томас Саттон, основавший Чартерхаус в Смитфилде, и более поздние филантропы — как, например, епископ Анри де Блуа (он же Генрих Блуазский), правнук Вильгельма Завоевателя, который построил приют Сент-Кросс в Гемпшире, должны испытывать абсолютное, всепоглощающее счастье. Семена благотворительности, брошенные ими на английскую почву, принялись и на протяжении многих веков приносят свои плоды. Время, разрушившее не один грандиозный монумент, пощадило их деяния — и сегодня милосердные дела продолжают излучать добро в мир.
В 1136 году Генрих Блуазский основал больницу Сент-Кросс, дабы дать кров и пищу «тринадцати беднякам, которые в силу болезни или старческой немощи не в состоянии прожить без посторонней помощи». Их надлежало обеспечить «одеждой и постелью с учетом их хворого состояния, а также предоставлять постояльцам ежедневно пшеничного хлеба в количестве пяти марок
[8]
, обед из трех блюд и одно блюдо дополнительно на ужин, не говоря уж о достаточном питье хорошего качества». Кроме того, больница была обязана накормить и напоить любого странника, постучавшего в ее ворота.
